В Чечне и Ингушетии при разводе дети зачастую остаются в семье отца. Нередко это происходит в нарушение прав матери, вопреки Семейному кодексу и решению суда. Этнографы объясняют это шариатом и традициями, а правозащитники – несовершенством судебной системы.
Зейда (имя изменено. – Прим. ред.) борется в Чечне за четверых детей с лета 2019 года. Она уверена: супруг сфабриковал документы о статусе отца-одиночки и получил выплаты вынужденных переселенцев и компенсацию за утраченное в ходе войны жилье. Имя Зейды при этом из списка исчезло, ей и детям ничего не досталось.
"К тому времени я с детьми уже несколько лет жила отдельно от мужа, пришлось сбежать из-за его рукоприкладства. Развод он не дал, детей не воспитывал, видел их урывками. Приезжал иногда ко мне поесть и перехватить денег. Содержала их я сама", – рассказывает она.
Прошлым летом Зейда обратилась в полицию и прокуратуру с заявлением о мошенничестве супруга с госвыплатами. После этого отец выкрал детей из съемной квартиры в Грозном, утверждает она.
"Директор школы, куда он их отдал учиться, велела не пускать меня на порог. Я пыталась забрать их документы, но та заявила, что отдаст только отцу. Тогда я тайком вывезла детей. Муж гнался за такси на своей машине, но мы успели", - рассказывает многодетная мать.
Муж Зейды написал заявление в опеку и горадминистрацию, в котором рассказал, что она плохая мать и не выполняет родительские обязанности. После этого хозяин съемной квартиры отказался сдавать ей жилье. Теперь Зейда скрывается с детьми в другом регионе.
"Дети боялись ко мне подойти"
Жительница Грозного Лиана Сосуркаева боится закрытия школ в Чечне на новый карантин. Сына и дочь она может видеть только во дворе после занятий – в дом родственников по отцу, где теперь живут ее дети, Лиану не пускают. Она утверждает, что деверь забрал их из корыстных побуждений.
Восьмилетняя Ясмина и семилетний Рахман приходятся племянниками депутату парламента Чечни Сайд-Абдуле Ахмадову. Вдова его родного брата заявляет о насильственном удержании ее детей еще одним братом парламентария, ранее судимым Саид-Салахом Ахмадовым.
В конце марта Верховный суд Чечни отказался удовлетворить жалобу Сосуркаевой на постановление, по которому было приостановлено дело об отъеме детей, и назначил повторную психологическую экспертизу.
Сосуркаева утверждает, что ее сына и дочь бьют, а ей препятствуют во встречах с ними. Детей у вдовы забрали после того, как она неоднократно жаловалась на деверя и обвиняла его в махинациях с недвижимостью.
"Суд затянул процесс. Я не ограничена в родительских правах, Семейный кодекс на моей стороне, я настаиваю на передаче детей мне. В семье деверя на них давят. После полугода разлуки мы встретились, и дети боялись ко мне подойти. Начала выяснять почему. Оказывается, им угрожают, что если они ко мне подойдут, меня посадят в тюрьму", – говорит Лиана.
Адат vs закон
Суды и приставы в Чечне, Дагестане и Ингушетии в подобного рода делах руководствуются обычаем, по которому после развода дети остаются с отцом, а не нормами российского законодательства, говорится в исследовании проекта "Правовая инициатива".
Фариза Мержоева, выигравшая в Ингушетии суды первой и второй инстанции в деле об определении места жительства детей, так и не смогла забрать малолетних сыновей у бывшего мужа. Исполнительные действия прошли вхолостую. Как рассказала Фариза, мальчики, удерживаемые в доме бывших свекров, боялись перечить бабушке и дедушке, а судебные приставы не помогали ей в передаче детей. Мать бывшие родственники выгнали.
"В итоге я смирилась. Со мной осталась дочь, ее отец забрать не пожелал, я решила, что буду жить ради нее и надеяться, что сыновья вырастут и придут ко мне", – говорит Фариза.
В российском законодательстве отсутствуют эффективные правовые механизмы против похищения ребенка одним из родителей, говорит юрист "Правовой инициативы" Татьяна Саввина.
"Уголовной ответственности за это нет, предусмотрена лишь административная: или штраф до 5000 рублей, или арест до пяти суток, который почти никогда не применяется. Кроме того, закон не предусматривает эффективного наказания для приставов за бездействие в ходе исполнительного производства. Решение суда о том, что ребенок должен проживать с вами, может годами не исполняться", – отмечает Саввина.
На Северном Кавказе ситуация усугубляется и тем, что в вопросе опеки действует дискриминационный обычай, согласно которому дети – это собственность семьи отца, добавляет юрист.
"Поэтому при исполнении своих обязанностей приставы бездействуют, либо их работа неэффективна. С одной стороны, они следуют местным адатам (обычаям. – Прим. ред.), с другой – формально, но делают свою работу, пусть и неэффективно, но ведь за это для них нет никакой серьезной ответственности", – объясняет правозащитница.
С точки зрения шариата дети принадлежат роду отца, говорит старший научный сотрудник центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Ахмет Ярлыкапов.
"Даже в браке женщина остается представителем своего рода. Именно поэтому невестка считается в семье мужа не до конца своей. За нее отвечает ее род. По исламскому праву при разводе дети не могут уходить в чужой род. Даже если отца нет в живых, они остаются с его родными. Дяди, дедушка становятся опекунами", – говорит этнограф.
Дети могут оставаться с матерью до совершеннолетия, но этот возраст считается по-разному у разных мусульман. Как правило, общий признак – достижение половой зрелости, поясняет Ярлыкапов: "До этого времени ребенок может быть с матерью. Насколько это обязательно, решают мусульманские правоведы".
Однако традиции не должны влиять на работу судов и приставов, заключает ученый.
