33-летний певец Дмитрий Шараев неожиданно для себя стал голосом калмыцкого протеста – его песня "Сертн, сергцхәтн, халимгуд" ("Просыпайтесь, возрождайтесь, калмыки" – пер. с калм.) звучит на митингах, ее на полную мощность врубают автомобилисты, когда приветствуют пикетчиков.

Уже месяц жители Элисты пытаются прогнать из мэрии выходца из так называемой Донецкой Народной Республики Дмитрия Трапезникова – оба мероприятия собрали по несколько тысяч человек.

В интервью "Кавказ.Реалии" Шараев рассказал, почему, будучи аполитичным человеком, воспринял назначение Трапезникова как "удар ниже пояса", и как чиновники сорвали ему выступление на открытии памятника Чингисхану.

"После эфира в Instagram, в котором исполнил "Сертн, сергцхәтн, халимгуд" (объяснив, почему 13 октября выйдет на площадь Победы – прим.ред.), я должен был выступать на открытии памятника Чингисхану. Однако внезапно позвонили и сказали: 'Всё, отбой, ну, ты сам знаешь', – вспоминает он. – Все равно хотел приехать, но не стал [организаторов] подставлять. Потому что завтра их с работы выгонят, а им семьи кормить надо".

О калмыцком и национализме

–​ Дмитрий, вашу композицию "Сертн, сергцхәтн, халимгуд", написанную аж в 2015 году, называют гимном калмыцкого протеста, местной "марсельезой". Ожидали такого резонанса?

– На гимн я не претендовал. Как-то даже не думал об этом. Просто записал свои мысли: смотрел, наблюдал за обществом и выплеснул эмоции на бумагу. В песне нет призыва к революции, восстанию.

"Сертн, сергцхәтн, халимгуд" – это мой протест против незнания родного языка. Все с высшими образованиями, а свой язык выучить не могут, максимум два-три предложения.

Этой композицией пытался дать импульс к возрождению, показать, что зангшал – традиции, обычаи, культуру – можно возродить.

Каждый может услышать в моей песне что-то близкое, важное. "Сертн" переводится как "просыпайтесь", "сергх" – все понимают по-своему, я вкладывал в него значение "возрождаться".

В интернете же перевели как "просыпайтесь", "пробуждайтесь". В моем восприятии "сертн, сергцхәтн" – это "просыпайтесь, возрождайтесь". Призываю возродить всё потерянное.

–​ То есть с калмыцким всё плохо?

– Язык практически не используется, может, только в быту. По-моему, тем, кто занимается традиционными видами животноводства в селе, он даже нужнее. Самый живой язык – это язык животновода.

Я занимаюсь овцеводством, с моими соседями по чабанским стоянкам общаемся на бытовом языке, где всё просто и понятно. Я хорошо говорю по-калмыцки, с детства любил беседовать со старшими: бабушками, дедушками, родителями.

–​ Что, по-вашему, сильнее всего ударило по языку?

– Сталинская депортация. Например, мою бабушку-учительницу по фольклору (именно она учила меня наигрышам, преданиям, легендам) в сибирской ссылке приговорили к 10 годам за песню на калмыцком.

В депортации калмыки собирались где-то в сараях и устраивали небольшие вечера, надо же было как-то отвлекаться от тяжелого быта. Там всегда играли на домбре – под нее пели и танцевали. И моя бабушка-учительница написала песню о жизни того времени... Народ так запугали, что люди боялись рот открыть.

–​ А ваших предков куда депортировали?

– Дедушка и бабушка по отцу были высланы в Омскую область (в Калачинский район). Дедушка и бабушка по матери – в Тюменскую область (в Микояновский район).

В 1956 году по приглашению маминого дедушки, который учился в духовной семинарии, они поехали в Читинскую область – в село Харашибирь. Там в 1957-м родилась моя мать.

А зимой 1957 г. вышел указ Никиты Хрущева, позволяющий вернуться домой. Отец появился на свет уже в Калмыкии.

–​ После второго антитрапезниковского митинга авторы анонимных телеграм-каналов обвинили его противников в национализме.

– Калмыкам всегда была присуща толерантность. В Калмыкии нет национализма, что бы там ни писали.

–​ Однако на акции прозвучали весьма резкие заявления.

– К сожалению, некоторые протестующие пересаливают. Это сугубо их личная позиция.

–​ Вы националист?

– Разве любовь к своему народу является национализмом?! Я не националист.

–​ Где баланс между патриотизмом и пещерным национализмом?

– Я говорю о здоровом национализме. Просто не надо путать. Многие путают национализм с такими проявлениями, как нападения на приезжих в Москве. Это – про насилие, ненависть.

Мы же про созидание, хотим возродить свое. Не утверждаем, что у кого-то плохая культура, а у нас – хорошая. Фокусируемся на своей культуре.

Если б я был русским, отстаивал бы русскую культуру. Но я родился калмыком и обязан нести свое знамя, дух предков, который во мне взрастили родители.

На меня смотрит молодежь, многие хотят быть похожими на меня в творчестве и исполнять калмыцкий героический эпос "Джангар".

–​ Ваша миссия – передать потомкам завещание предков. Что они завещали?

– Прежде всего уважение к старшим. Код калмыцкого народа заложен в йорялах. Йорял – это благопожелание. В них говорится, что дом нужно строить на возвышенности, а скот следует пасти, где обилие сена.

В йорялах представлена модель менталитета спокойствия, который хотели видеть наши предки.

–​ Не опасаетесь, что местные русские не оценят вашего рвения к корням?

– Ну, извините, мы живем в демократическом обществе, Россия – многонациональная страна. С нами должны считаться или нет? Мы имеем право говорить на своем языке, мы заслужили это.

–​ Язык нужно популяризировать. Вряд ли обычный подросток захочет освоить язык, который, я утрирую, остался разве что на скрижалях.

– Полагаю, есть код, который нужно разгадать. Сейчас мы на пороге какого-то подъема, я чувствую.

Учителя, воспитатели закладывают мощный фундамент, они стараются, но нет зерна, которое прорастет единым стволом и даст плоды для развития родного языка.

Необходимо определиться с единой или несколькими методиками, по которым надо учиться. Нужен четко составленный на 5-10 лет план, за исполнением которого будет следить независимая комиссия.

Те методички, по которым мы учили калмыцкий, составлялись для носителей. Мы знали язык с раннего возраста, у нас была семейно-бытовая база, поэтому могли спокойно делать домашние задания.

Сейчас же всё что-то совершенствуют, а дети с домашним заданием справиться не в состоянии. Многие родители не знают калмыцкого и не в силах помочь им с уроками. Для этих детей калмыцкий хуже английского. Но они в этом не виноваты.

По-моему, надлежит выделять гранты и на конкурсе определять лучших методистов, которые разработают методику преподавания для детсадовцев и начальной школы. Если они в 6-7 лет базу захватят, то всё, можно не беспокоиться об их будущем. А уже с 5-го по 11 класс закреплять знания, совершенствовать грамматику и т.д.

–​ Если б сами члены кабинета министров и депутаты говорили на калмыцком, процесс ускорился бы.

– Наверное, нужно начинать с верхов, вы правы. Пока правительственные чиновники не зашевелятся, ничего не изменится, всё останется на уровне разговоров. Они сами должны уделять время языку, традициям.

Было бы справедливо закрепить на законодательном уровне, т.е. в Степном уложении (Конституции РК – прим. ред.), что чиновник обязан владеть как минимум 30% калмыцкой речи, грамматики. Чтобы власть имущий мог хотя бы слово "шапка" произнести на калмыцком.

А если чиновникам язык не нужен, то куда уж народу, которому, простите, жрать нечего?

О Хасикове, Трапезникове и давлении

–​ Региональный лидер Бату Хасиков, кстати, владеет калмыцким?

– Не в курсе. Я его как человека не знаю. Обращения на калмыцком он, правда, делал.

Когда Хасиков выдвинул свою кандидатуру на пост главы, я обрадовался, потому что в республику наконец пришли пассионарии, герои нашего времени. Я же помню, как Бату выходил на бои с калмыцким флагом под песню джангарчи Каруева.

Я действительно приветствовал его возвращение в Калмыкию. Много чего ему предстоит сделать, но вера у народа угасает.

–​ И причина весомая – Трапезников.

– Это факт. Народ не обманешь, люди всё чувствуют и видят. Да, для спортсмена упёртость – хорошее качество. Но в условиях демократии упёртость вредна. Это ж тоталитаризм получается: у народа нет свободы, плюрализма, всех гребут под одну партию.

Сам я аполитичный человек. Но последние события вынуждают интересоваться политикой. Неужели я, гражданин Российской Федерации, который родился в своем субъекте, в Калмыкии, не имею права участвовать в политической жизни?

Мы же митингуем не от хорошей жизни, а хотим блага для нашего дома, желаем нормально жить и идти в ногу с теми, кто за позитивные изменения. Мы верим и надеемся, а нас всех под одну гребёнку.

–​ Чем вас не устроил Трапезников?

– У него сомнительная репутация. Я за прозрачность. Люди имеют право знать, чем дышит, как и где живет претендент на пост мэра.

Мы хотим быть уверены, что человек собирается пахать на благо нашего города, а не воспринимает нас как очередной карьерный трамплин. Складывается впечатление, что нас опять водят за нос. Один годик поработает, а потом куда-нибудь в Кремль устроится. Зачем нам тратить время на того, кто хочет нас использовать? Для меня назначение Трапезникова – удар ниже пояса.

Градоначальником должен быть наш человек, элистинец (не важно какой национальности!). Или он должен жить в Элисте не менее 5-10 лет, пусть пропишут эту норму в законе.

Будет очень хорошо, если вернут прямые выборы! Чтобы народ сам решал, кто ему нужен.

–​ Чиновники не пытались на вас "воздействовать"?

– Нет.

–​ А в соцсетях пишут, что да.

– Ничего не было, народ раздул. Дело в том, что на следующий день после эфира в Instagram, в котором исполнил "Сертн, сергцхәтн, халимгуд", я должен был выступать на открытии памятника Чингисхану (его установили в моем Яшкульском районе). На церемонию пригласили земляки, в частности руководство поселка.

Однако внезапно позвонили и сказали: "Всё, отбой, ну, ты сам знаешь". Все равно хотел приехать, но не стал их подставлять. Потому что завтра их с работы выгонят, а им семьи кормить надо. Сообщил о произошедшем другу, а дальше – сарафанное радио. Люди в сети стали писать о цензуре. Но никакого давления не было, просто первый отказ с политической подоплекой.

Хочу выразить слова благодарности моим коллегам-культуристам, друзьям и всем землякам за то, что переживали за меня. Со мной всё нормально.

–​ Если это не давление, то даже не представляю, что считать таковым.

– Не знаю, смотря кто как воспринимает... Мои друзья, среди которых есть юристы, утверждают, что в моём эфире ничего криминального не было. Я выразил свою гражданскую позицию, не более. А вот к их действиям есть вопросы.

–​ Что вы почувствовали, когда вам сказали: "Всё, отбой"?

– Чувство неблагодарности и какой-то пропасти. Я с детства исполняю на сцене народные песни, заслужил уважение земляков. Пою от народа и для народа. Почему "всё, отбой", даже не понял. Наверное, должности им очень дороги.

Жаль, не отдают себе отчета, что завтра на моём месте может оказаться любой. Каждого можно за нос или за хвост поймать. Время покажет…

Об аполитичности, карьере сушиста и Чингисхане

–​ "Сертн, сергцхәтн, халимгуд" есть в студийной версии, однако многих зацепило, как вы ее исполнили в эфире Instagram. Как думаете, почему?

– Наверное, был такой энергетический настрой, что смог передать людям свои переживания.

–​ В митинге-то участвовали?

– Я не участвую в митингах. До последнего не хотел, однако чувство гражданского долга пересилило, и я высказал свою точку зрения.

А так я не ходок по акциям – у меня трое детей, жена беременна, вот-вот должна родить, не стал её тревожить. Она очень волнуется и просит не лезть в политику. Наверное, как был аполитичным человеком, так им и останусь. Политика – это грязь.

–​ Как известно, "если вы не займётесь политикой, то политика займётся вами".

– Если дома, в Калмыкии, кому-то перейду дорогу, есть Москва. Могу там устроиться сушистом в бар, роллы буду катать. (Смеётся.) Ничего страшного. Я без этого проживу, а вот проживет ли без меня родина?! (Улыбается.)

–​ Так вы ничего не боитесь?

– Не-а, мы кочевники: сегодня в калмыцких степях, а завтра где-нибудь во Владивостоке. Если нам на родной земле будут вставлять палки в колёса, то Москва всех примет. Она ж резиновая! (Смеётся.)

–​ Одну палку в колесо вам уже вставили на открытии памятника Чингисхану.

– Я горд, что памятник человеку тысячелетия появился именно в Калмыкии. Очень тесно общаюсь с монгольским миром: бурятами, тувинцами и монголами.

–​ Чингисхан велик?

– Я его оцениваю как любой монгол мира. Для калмыков Чингисхан – это прежде всего сила, гордость, поднятие духа, мудрость. Он сумел объединить различные племена вне зависимости от происхождения и создать огромное государство – от Монголии до Кавказа, до Афганистана и т.д.

А памятник Чингисхану даже с точки зрения туризма хорош. Хасиков, министр культуры Хонгор Эльбиков постоянно говорят о привлечении туристов. А что в Калмыкии показывать?

–​ Дацан (буддийский храм –​ прим. ред.).

– Ну, да, город Элиста, хурул. Чего еще? В целях привлечения туристов можно и даже нужно устанавливать редчайшие памятники, ездить туда на лошадях и верблюдах. Все-таки Великий шёлковый путь!

Территория, где мы живем, кем была завоевана? Бату-ханом. До него существовало государство Джучи старшего сына Чингисхана. Сейчас наступил момент возрождения исторических фактов.

На протяжении многих лет отечественная история внушала, что Чингисхан – жестокий захватчик, создавая таким образом искусственный занавес между нами и нашим прошлым.

Мы даже не знали, кто такие буряты! Думали, какой-то северный народ, который оленей гоняет. А монголов считали какими-то дикарями. Нас воспитывали в духе жителей центральной России, Поволжья.

Сейчас есть интернет, общаемся. Летаем друг к другу в гости: сегодня можем поехать в Монголию, завтра – на Байкал к бурятам, а послезавтра – к тувинцам на Тоджу.

–​ Национальное самосознание растёт?

– Да. Национального самосознания у калмыков хоть отбавляй, порой оно у нас зашкаливает. Нужно элементарно развивать родное. Скелет будет, мясо нарастёт.

Потихоньку станем грамотными в плане традиций – будем делать, например, подношения духам местности. Хотя бы раз в год – сейчас наступил "Хулгана сар", месяц мыши.

У калмыков этот месяц считается двояким: в этот период совершаем родовые обряды, посещаем старинные урочища, делаем подношения огню, ходим в хурулы к ламам (в буддийские храмы к священнослужителям – прим.ред.).

К сожалению, сегодня об этом мало кто знает. В то время как сила в корнях, связях с предками. Наши хранители – это наши предки.