Жизнь гражданского активиста Павла Кузнецова изменилась в 2014 году. Авиаинженер и участник митингов на Болотной попал в разработку из-за своей гражданской активности и связей с оппозицией. Сотрудники Центра "Э" (Управление по борьбе с экстремизмом МВД) и ФСБ пришли поговорить о перспективах сотрудничества прямо на работу, говорит Кузнецов, — в "ОКБ Сухого".
"Рекомендуем вам с нами сотрудничать, — пересказывает беседу с сотрудниками спецслужб Кузнецов. — Никаких претензий по поводу вашего хобби мы вам предъявлять не собираемся. Они говорят: нас вы мало интересуете. Мы боремся с врагами России и нам нужно, чтобы вы помогали нам этих врагов разоблачать".
Среди "врагов", которых Павлу предложили разоблачить — известная активистка и заявительница протестных митингов Надежда Митюшкина. Он отказался. И, как утверждает Кузнецов, поплатился за принципиальность работой: вскоре руководство попросило его уволиться по собственному желанию. С тех пор активист работает курьером: на работу в авиационной отрасли его не берут. Он убежден, что из-за того самого отказа.
"Огромное число людей вовлечено". Как вербует ФСБ
О методах работы сотрудников спецслужб в России Настоящему Времени рассказал бывший сотрудник КГБ и ФСБ, политик Геннадий Гудков.
— Что такое вообще вербовка?
— Вербовка — это склонение к сотрудничеству, привлечение к сотрудничеству. Тайному, секретному. Сексот — секретный сотрудник.
— Как происходит вербовка?
— Все зависит от квалификации работника, от его природных качеств, ума, такта. Все может выглядеть абсолютно топорно и дико — и все может выглядеть абсолютно адекватно. Это установление отношений — доверительных и зачастую секретных, конфиденциальных. Если вы обладаете способностью устанавливать с человеком прекрасные отношения в жизни, то можете быть вербовщиком. Если вам не даются контакты с людьми, вы не можете выстроить быстро отношения, в вас нет легкости в общении — вам не стоит идти в спецслужбы на оперативную работу, вы не способны быть вербовщиком.
Я много в своей жизни занимался вербовочной работой, оперативной работой. У меня это получалось, не буду скрывать. У меня до сих пор с некоторыми моими бывшими секретными сотрудниками остались нормальные человеческие, очень хорошие отношения.
— Ведутся ли какие-то картотеки завербованных?
— Не просто ведутся — это основа основ. Всегда эти картотеки существовали, существуют и будут существовать. Знаете, почему нет утечек по агентуре? Сейчас система учета агентуры — та же самая, которая была 200 лет назад: на карточке пишется псевдоним, пишутся реальные данные человека. Эта карточка имеет гриф "совсекретно", эта карточка хранится в особом отделе, в особом хранилище с крайне ограниченным доступом.
— А бывает так, что человек не знает, что он завербован?
— Бывает, что он не понимает, что он завербован. Бывает такое... это называется "на чужой флаг вербовать": когда человек, будучи из Гондураса, вербует от имени американской разведки, российской разведки. Бывает, в темную используют.
90% — классическая вербовка, когда человек знает, [что завербован]. Берет псевдоним, очень часто дает подписку. Его обучают элементарным, а иногда даже не элементарным, а очень серьезным мерам конспирации: связям, паролям, шифрам и так далее. Если мы берем, например, агентуру, которая внедряется в банды, в наркокартели, в террористическое подполье и так далее — там нужна очень серьезная подготовка агента.
— А когда речь идет о каких-то политических или околополитических делах, что бывает за отказ сотрудничать?
— Все зависит от сотрудников и от руководителей отделов, от руководителей управлений. Сегодня прекрасные вербовочные ситуации, поскольку любой жесткий режим создает условия для того, чтобы человека преследовать. Сегодня любой человек может быть преследуем спецслужбами. Такого не было даже в СССР в брежневские времена, как сейчас. Тем более, сейчас люди зависят от рынка, от работы, от трудоустройства, от многих других факторов. Это используют вербовщики, безусловно.
Я просто убежден, что огромное число людей в оппозиции, внутри оппозиции, в партиях, в различных общественных организациях в той или иной степени вовлечены в сотрудничество со спецслужбами. Там две формы. Одна — агентурная, когда человек действительно знает, что он агент, работает, берет псевдоним, может писать сообщения соответствующие. Все это, конечно, засекречено. А может быть на таком дружеском, полудружеском контакте, он назывался в мое время "доверительные отношения". Они отличаются от классических тем, что они менее конспиративны, более открыты.
— Условно, это может быть дружба, роман?
— Нет-нет, давайте мы не будем сгущать краски. Никакого романа быть не может. Любой роман пресекается жесточайшим образом, вообще это считается браком в работе. Если оперработник вступает в какие-то отношения личные со своим агентом, то это уже все — считайте, что сотрудничества нет. Никаких романов быть не может. А вот отношения нормальные, уважительные поддерживают. Очень многие агенты работают со спецслужбами, потому что им помогли: с родственниками, с родными, с близкими, с лекарствами, с болезнями, да с чем угодно, в какой-то критической ситуации.
Как вербует КГБ: опыт Беларуси
Алесь Михалевич — юрист, в 2010 году он баллотировался на пост президента Беларуси. После оглашения результатов выборов в Минске прошли многотысячные акции протеста. Их разогнали, а Михалевича обвинили в организации массовых беспорядков и арестовали. Позже Михалевич признался, что после задержания подписал соглашение с КГБ о сотрудничестве. Как утверждает он сам, его пытали и требовали выступить на государственном телеканале с написанным в КГБ текстом.
После подписания соглашения бывший кандидат в президенты Беларуси бежал в Чехию, где ему предоставили политическое убежище. Только в 2015 году он смог вернуться в Беларусь.
В эфире Настоящего Времени Алесь Михалевич рассказал, как КГБ склонял его к сотрудничеству:
— 2010 год — это уже был второй случай. Первый был где-то в районе 2003-2004 года, когда использовались классические методы кнута и пряника. С одной стороны, пряником должны были быть разговоры и лоббирование того, чтобы я прошел в Палату представителей, то есть в белорусский парламент. А кнутом была какая-то информация про грантовую деятельность, какие-то угрозы того, что мне в чем-то помешают. Два классических способа вербовки: что-то предлагается или чем-то пробуют наказать.
В 2010 году в тюрьме мне просто напрямую было сказано, что или я по полной программе, надолго иду по этапу, или становлюсь агентом, информатором белорусского КГБ. Я подписал бумагу о сотрудничестве и сразу же, как только меня освободили, провел пресс-конференцию, где рассказал про пытки и про то, при каких обстоятельствах эта бумага была подписана.
— Хочу уточнить по поводу этой бумаги. Она несет какую-то реальную юридическую силу?
— Юридическая сила — на уровне добровольного согласия сотрудничества. С выбором псевдонима, с тем, что дальше человек добровольно соглашается сотрудничать.
Что касается разрыва этих отношений — безусловно, никакой юридической силы они не несут. Это просто разрыв отношений и все. Я это сделал публично, я это сделал перед СМИ, сообщив по телевизору фактически в КГБ, что не собираюсь с ними сотрудничать.
— Ваш псевдоним какой был?
— Мой псевдоним был Гаврила.
— Что требовали от вас? Информацию об оппозиции?
— Все зависит от того, кто с кем работает, какой отдел внутри КГБ. Поскольку мной занималась контрразведка, то основные вопросы касались иностранцев, дипломатов и так далее.
— Что вам позволило вернуться в Беларусь, несмотря на эту вербовку?
— У меня никаких гарантий не было, что меня оставят на свободе. Собственно говоря, меня сразу задержали, арестовали. Но очень быстро поменяли решение, фактически поменяли мне меру пресечения в уголовном деле с ареста на подписку о невыезде.
Это, безусловно, был риск. Скажу так: риск есть до сих пор, страна у нас специфическая. С другой стороны, если свою страну любишь и хочешь в ней быть, то иногда на такой риск приходится идти.
— Вас не подозревали ваши коллеги по оппозиции в том, что вы продолжаете сотрудничество?
— Я остаюсь обвиняемым в уголовном деле о массовых беспорядках 2010 года, просто это уголовное дело приостановлено. Честно говоря, что там другие люди говорят... Всегда кто-то кого-то подозревает. Я к этому отношусь крайне спокойно, оставляю это право каждому. Думаю, что я белорусским органам и КГБ навредил столько раз, что для каких-то подозрений тут оснований не осталось.
Что делать, если вас вербуют: рекомендации правозащитника
Член правления белорусской некоммерческой негосударственной организации "Правовая инициатива" Сергей Устинов говорит, что сотрудники спецслужб чаще всего выбирают для вербовки начинающих активистов (они уже вхожи в оппозиционные круги, но могут плохо знать свои права) и людей, у которых есть правонарушения или другие слабые места:
"Если у человека есть алкоголизм, наркомания, если попался на каком-то воровстве — это идеальная подпорка для того, чтобы оказать психологическое давление. Или если у человека родственники работают в госучреждениях, на госпредприятиях — и боятся, что их уволят".
Вербуют будущих агентов, приглашая "на беседу": в кабинете у начальника, деканате или в отделе полиции или КГБ. Угрожать потенциальному осведомителю вряд ли будут, говорит Устинов: "Это какие-то разговоры с юморком, веселые, с улыбочкой. "Давайте обсудим международную обстановку" — и так далее".
По закону можно отказаться от сотрудничества. Если оказывается серьезное психологическое давление, правозащитник рекомендует жаловаться в прокуратуру и придавать ситуацию огласке при помощи СМИ или социальных сетей. А прямо на месте, если ситуация вышла из под контроля, можно прибегнуть к любой хитрости, чтобы дать себе передышку и собраться с мыслями:
"Если чувствуете, что не отвечаете за свои слова и действия, возьмите передышку. Любым образом: в туалет, плохо стало, давление поднялось, извините, я действительно себя плохо чувствую, потому что здесь душно, можно я форточку открою. Пока подошли, пока он открыл форточку, есть какой-то промежуток времени, за который вы хоть что-то можете переосмыслить. А если вышли в туалет, то кому-то позвонить, рассказать, что такое происходит", — говорит Устинов.
