"Если будут построены большие интернаты – это будет преступление, я считаю", – так комментирует Алексей Михайлюк намерения государства потратить 50 млрд рублей на реконструкцию психо-неврологических интернатов (ПНИ). Созданная им общественная организация "Росток" с 2000 года помогает ментальным инвалидам жить обычной жизнью в обществе.
– В интернат попадают по разным причинам. Есть там и нормальные ребята, которые могут о себе позаботиться. Могут сварить себе кушать, могут постираться, – рассуждает 34-летний Павел Михеев. – Многие могут, я считаю, жить так же, как мы живем. Хорошо бы, если бы государство спонсировало такие организации как у нас, которые могут в любое время прийти на помощь.
"Мы" – это сам Паша, его жена Анжелика, дочка Олеся и сын Илья. В Порхове в крохотном деревянном доме, который Михеев сам купил и подремонтировал, вместе с ними живет и его сестра Вера. У всех взрослых в этой семье диагноз "олигофрения", они выпускники Бельско-Устьенского ДДИ для детей с умственной отсталостью. Вера и Анжелика после выпуска жили в психоневрологическом интернате. Обеих из этой системы вытащил Паша. А Пашу – вытащил "Росток".
– Я видел, как в интернате, когда забирал сестру, и как у нас сделано в Федково (квартира сопровождаемого проживания "Ростка" – Ред.) – это намного лучше, – говорит Павел. – На свободе, самостоятельно жить намного лучше, чем в интернате. В интернате, конечно, все сделают за тебя – все выстирают, все вымоют, накормят, а тут все самому надо. В этом плане мне, конечно, нравится самостоятельно. Когда все за тебя делают – это неправильно. Потому что это шаг назад. А я уже привык только вперед.
"Потому что это дико"
Псковская региональная общественная благотворительная организация "Росток" была зарегистрирована в 2005 году.
– Началось все с того, что кто-то с кем-то ехал в поезде и узнал про то, что есть Бельско-Устьенский детский дом. Туда поехали волонтеры, и они решили там организовать летний лагерь, – вспоминает Алексей Михайлюк, основатель и руководитель "Ростка", а до недавнего времени – и единственный спонсор. Он был одним из тех волонтеров.
Поездка в Бельское Устье стала поворотной и в его жизни, и для десятков других людей. Увидев, как живут дети с умственной отсталостью в специализированном детском доме, которых на выходе ждет ПНИ, Михайлюк решил, что так это оставить нельзя:
– Потому что это дико. Человек, а тем более, ребенок, не может в таких условиях жить. И иметь такую перспективу – это невозможно.
Изучив известный опыт, поговорив со специалистами, он понял, что надо заниматься, во-первых, семейным устройством детей-инвалидов, во-вторых, их социализацией и развитием. В то время такие дети считались необучаемыми, и выпускники ДДИ часто не умели ни считать, ни писать. Не было у них и простейших бытовых навыков.
– Это было очень показательно, – рассказывает Алексей. – Потому что их реально считали необучаемыми, и воспитатели практически не занимались с ними в детском доме. А на этих занятиях раз в неделю стало видно, что, допустим, первые поделки совсем никакие, а потом они становились все более качественными. И вот, посмотрите, уже изделие вполне на уровне мастера. Стало понятно, что тезис о том, что они необучаемые, не выдерживает никакой критики. Через это отношение к ним стало меняться, что было очень важно.Начали с того, что нашли психолога, который стал работать с детьми, изучать их особенности. Тогда же, в 2000-м году, открылась первая квартира сопровождаемого проживания – обычная съемная трешка, где пятеро молодых людей учились себя обслуживать под присмотром социального педагога. Потом купили дом в Порхове с приусадебным участком: "У нас появился огород, у нас появились коровы, баня, печки, дрова. Там занятости было много!". Параллельно мастера Порховского дома ремесел стали ездить в детский дом и учить детей всякому рукоделью.
Свою роль в становлении "Ростка" Алексей скромно описывает как "финансовую и организационную".
– Учитывая то, что у меня неплохо шел бизнес в Москве (международные грузоперевозки – Ред.), а в Порхове зарплаты были очень небольшие, все это было необременительно, – вспоминает он. – То есть первое время бюджет был порядка 100 тысяч рублей в месяц.
– Но это дело меня затянуло, – говорит руководитель "Ростка". – Желающих помогать сиротам с умственной отсталостью мало. Мы все эти годы пытаемся привлечь спонсоров в Порхов, и это нереально фактически. Потому что люди не видят, что происходит за 700 километров от Москвы, за 300 от Санкт-Петербурга.В 2007 году "Росток" получил крупный грант Евросоюза – порядка 300 тысяч евро – и на эти деньги была выстроена масштабная социальная служба: целый штат психологов и социальных педагогов, несколько квартир сопровождаемого проживания. Расходы выросли до 400-500 тысяч в месяц. Когда через три года грант закончился, они целиком легли на плечи Михайлюка. Было непросто, и "это привело к некоторым проблемам", признается он.
Сегодня, когда кроме программ семейного устройства и квартир сопровождаемого проживания "Росток" содержит еще и мастерские для дневной занятости своих подопечных, ежемесячный бюджет организации приближается к миллиону рублей. Но с гарантией есть только 450 тысяч в месяц – их с 2017 года дает Псковская область в форме грантовой поддержки – остальное приходится искать у благотворителей. Новость про "50 миллиардов на ПНИ" застала "Росток" в период очередных задержек зарплат и остановленных ремонтов.
"Это не укол и не таблетка"
Жилые дома и мастерские раскиданы по деревням Порховского района, а социальный центр, "сердце" организации – в городе, у стен Порховской крепости. Здесь консультируют приемные семьи, сюда на встречу к психологу или социальному педагогу приходят подопечные "Ростка", около семидесяти человек. Все нуждаются в разной степени сопровождения: одни живут сами по себе, другие к самостоятельной жизни только готовятся. В квартирах, где круглосуточно дежурит воспитатель, сейчас находятся четырнадцать человек.
– Время подготовки разное для всех, кому-то нужен год, кому-то пять, один человек прожил 11 лет в системе "Ростка", – говорит координатор Лариса Сергеева. – Главное, что 24 часа на связи есть специалист, которого можно спросить, о чем угодно.
Все подопечные – выпускники ДДИ в Бельском Устье. Кого-то забрали сразу из детдома, кого-то потом вытаскивали из ПНИ, рассказывает координатор.
– У нас нет таких проблем, как в других регионах, когда "не подпускают на порог". Все ребята дееспособные, их не лишают дееспособности, это большой плюс нашей Псковской области, – говорит Сергеева. По ее словам, администрации интернатов обычно не мешают подопечным покидать ПНИ, да и юридически не имеют такого права.
– Когда молодой человек уходит из детского дома, он пишет заявление, что готов принимать услуги какого-то психоневрологического интерната. Но он же сам подписывается на это. Если он решает, что больше не хочет жить в ПНИ и готов получать услуги в другом месте, не важно каком, почему ему должны это запрещать? – рассуждает Лариса Александровна. – Другое дело, что этот человек всю свою жизнь жил в детском доме и просто не знает с чего начать. Вот для этого и нужны такие организации как наша.
Когда Лариса Сергеева пришла работать в организацию – около десяти лет назад, на грант Евросоюза – в интернатах уже не было такой гипердиагностики, как раньше, когда в учреждение коррекционного типа можно было переехать за плохое поведение. В начале 2000-х своих первых ребят, по словам Алексея Михайлюка, "Росток" забирал "вообще с нормой интеллекта". В псковских ПНИ, судя по недавнему мониторингу, не принято запирать двери в отделения или привязывать людей к кроватям – Лариса Сергеева в ходе поездок по интернатам подобных вещей не увидела. Однако самой сути это не меняет:
– Мне было очень интересно сравнить: та картинка, которую со слов ребят ты у себя в голове рисуешь, соответствует ли она действительности. И ты понимаешь, что да, соответствует, – рассказывает Сергеева. – Если в комнате, палате, как они называют, шесть-семь человек, то о каком шкафе с личными вещами может идти речь? Хорошо, если есть прикроватная тумбочка, куда они могут запихать что-то. Я всегда обращала внимание на трусы и носки – это вещи, индивидуальные для каждого, и почему они должны сдаваться в общую стирку? Неужели так сложно, чтобы они постирали это сами? Мне жутковато становилось, что ко мне могут вернуться не мои трусы и не мои носки.
Интерьеры, в которых обитатели ПНИ проводят целую жизнь, – это голые стены и голые полы. Паласы, обои запрещены по правилам пожарной безопасности. Мыло и шампунь выдаются порционно, на раз ("Потом у нас в бане один молодой человек целую бутылку шампуня себе на голову вылил, мы не знали, как смыть"). Прием пищи строго по расписанию, без перекусов и чаепитий, так что, когда есть возможность, пациенты стараются запихать в себя побольше еды, и первым делом расхватывают хлеб с общей тарелки. А чтобы всем досталось поровну, работники столовой просто режут батон на столько частей, сколько человек за столом: если накрыт стол на четыре человека, то и батон порезан на четыре куска.
– Этот батон меня просто выбил из колеи, – делится Лариса Александровна. – У меня был стресс, я не понимала, как так можно относиться к людям. "Ну а как они едят, вы их видели?!" – "Видела, и у нас такие же". Но это же люди, это же не свиньи!.
Попадая в социальную квартиру, выпускники детдома долго не могут привыкнуть, что еда доступна, и продолжают прятать хлеб в комнате. Когда приходят новенькие, задача воспитателя следить, чтобы их не тошнило от переедания.
– Мы не можем себе позволить повесить замок на холодильник, только разговаривать, – рассказывает координатор. – Но сколько надо времени, чтобы наесться? Года мало. Проходит два, три, четыре года, когда ребята понимают, что еда никуда не денется. Хлеб можно взять сколько ты хочешь. Булка есть всегда. Сладости – они теперь выбирают.
Мониторинг ПНИ, в котором участвовали сотрудники "Ростка", подтвердил, что нормальная жизнь в интернатах невозможна.
– Мне кажется, уголовные дела не заводятся только потому, что нет альтернативных вариантов. Сейчас всех посади, а кто будет работать? – предполагает Алексей Михайлюк. – Мое убеждение, что это абсолютная уголовщина. Людей нельзя держать в условиях таких ограничений, применять к ним неадекватные медикаментозные средства вместо того, чтобы нормально реабилитировать. То есть, понимая, что реабилитация в условиях интерната неэффективна, человека просто нейролептиками успокаивают, а в результате это приводит к истощению сосудов и отеку головного мозга. Если посмотреть журнал смертей, то можно увидеть, что очень многие умирают именно таким образом.
По словам Ларисы Сергеевой, за все время ее работы в "Ростке" было только два случая принудительной госпитализации. Добровольные поездки в психиатрическую больницу бывают, некоторые подопечные даже сами настаивают: "Это как мне один молодой человек говорил: и что это, вы не хотите меня везти к врачу? Я хочу, чтобы меня обследовали полностью, может быть, мне поменяют лекарство!" Но как правило, помощь психиатра не требуется, справляется психолог.
– Да, это не сразу же, это не по щелчку. Это не укол и не таблетка, которую можно дать, и он успокоился. Надо просто понять, почему появляется эта агрессия, откуда она вылезла, – рассказывает Сергеева. – А он, может быть, в этот момент вспомнил, как когда-то у него на глазах отец убил мать, или наоборот. Или кто-то ему сказал неприятное слово, которое ему не понравилось, или масса может быть вариантов. Сейчас вот у ребят портится настроение, потому что им не платят зарплату в мастерских".
Дневная занятость, работа "как у всех" – очень важная часть социализации. Ну и заработок, конечно.
Сарафанное радио
Мастерских у "Ростка" три – швейная, гончарная и столярная, трудятся там два десятка человек. Лариса Сергеева рассказывает, что отсутствие занятости тоже бывает причиной агрессии, а раньше занять ребят было непросто: "Мастерские буквально спасли".
Столярная мастерская в деревне Турово занимает часть бывшей школы. Здание целиком подарено "Ростку" одним из доноров, однако ему требуется большой ремонт. В освоенных комнатах приятно пахнет древесиной. Мастер Андрей Александрович показывает станки и работы ребят – кухонные доски и лопатки, заготовки под магнитики. В своей столярке делают и нужные вещи в квартиры – скамейки, окна, двери. Сейчас, правда, не получается купить расходные материалы.
– Поэтому делаем то, что можно в кустах выпилить, – говорит он. – Вот, можжевельник спилили, отшлифовали, сделали подставочки под горячее.
Мастерская в этот день пустовала. Компанию мастеру составлял один Дима, робкий молодой человек в очках с толстыми стеклами. Он методично перетаскивал кучи прошлогодней листвы в тлеющий костер – вместе с бывшей школой "Ростку" достался и школьный сад.
Диме – 32 года. Три года назад он сам пришел в Порхов – сбежал из ПНИ соседнего района:
В Порхове в квартирах сопровождаемого проживания жили тогда две Димины сестры. "Сарафанное радио прекрасно срабатывает", – говорит координатор "Ростка": обитатели ПНИ передают информацию друг другу, а потом "те, у кого есть телефон, они звонят, а у кого нет – они бегут":– Он очень хотел приехать сюда, но у него не было телефона. Дима к нам пришел пешком, это был март. Интернат, в котором он жил, находится в 15 км от Пскова. К нам он пришел: тоненькие спортивные штаны, старые-старые, одеты задом наперед, и такой же свитерок. Он пришел к нам как дикий зверек, он нас боялся, а мы – его, – вспоминает Сергеева.
– Дима, когда успокоился, что его никуда не возвращают, начал рассказывать. Он планировал, как он это называет, побег. Ждал, когда у него будет пенсия, чтобы накопить денег на билет. Но до Пскова шел пешком, через лес – "боялся, что меня поймают". Мы его спрашивали: а ты не боялся диких зверей? "Нет, я про это не думал, я очень хотел к вам попасть". Мы в тот день его приняли, помыли, дали новую одежду. И на следующий день я стала обзванивать интернаты. И в тот интернат, в Торошино, я тоже звонила: у вас все ребята на месте, никто не пропал? "Нет, у нас все в порядке". А я же знаю, что он оттуда, говорю: ну если кого-то не досчитаетесь, знайте, что он у нас.
"Росток" договорился с руководством торошинского интерната, что Дима побудет у них в гостях, а потом "мы поняли, что он вообще не хочет туда возвращаться". Когда Лариса Сергеева поехала с Димой на отчисление, он всю дорогу буквально дрожал от страха. "И только когда мы от директора вышли, подошли к машине, он меня на руки поднял, стал целовать и кричать, как он рад, что мы его тут не оставляем. Представляете?"
В комнате у Димы простая обстановка, как у всех – кровать, стол, шкаф. В шкафу – идеальный порядок.
– Первое, что он себе купил – это постельное белье, – вспоминает Лариса Александровна. – Когда воспитатель рассказывала, она плакала. Она говорит: я сама не ожидала, ну ладно, мы бы купили ему красивые брюки, кофту. Но он купил свое постельное белье. Он его наглаживал и говорил: ну вот, оно мое, оно мое личное. Понимаете? Нам, людям, имеющим многое, очень тяжело с этим свыкнуться.
"Все было общее"
Квартиры сопровождаемого проживания – трех-, четырехкомнатные – оборудованы в обычных деревенских домах, но с водопроводом и канализацией. Обычно в комнате живут по двое, но "если человек говорит, что у него мечта, чтобы была своя комната, стараемся это обеспечить". Везде, где мы побывали, на стенах были яркие, пестрые обои – максимальный контраст с казенными помещениями. Косметический ремонт, обстановку, мебель подопечные "Ростка" выбирают на свой вкус и покупают за свои деньги.
– Вот недавно мы забрали троих ребят. Девушку мы забирали на автомобиле с прицепом, она у нас дама с приданным. А двое парней к нам вышли каждый с пакетом. Что было в пакете? Зубная паста новая, в коробочке, зубная щетка, по паре носков, какие-то спортивные штаны гигантских размеров. Как люди с улицы, бомжи. Когда начинаешь задавать вопросы – "А у нас же все было общее!" То есть они не смогли накопить так, чтобы у них было что-то свое.У многих тут впервые появляются личные вещи, рассказывает Сергеева:
После учебного проживания с сопровождением, тот, кто готов, уходит жить в свой собственный дом. Это или закрепленная за сиротой жилплощадь, или квартиры, которые выпускникам детского дома обязано предоставить государство. Как правило, жилищная комиссия района отказывает в постановке на очередь, ссылаясь на строчку в документах: "возможно проживание при содействии третьих лиц", но "Росток" успешно эти решения оспаривает через суд: "У нас такая проторенная есть дорожка, по которой мы идем в плане получения жилья, и в этом нам очень помогает прокуратура".
Квартиры, говорит Сергеева, район покупает хорошие: "Бывает, даже двушки покупают, для наших ребят – вообще шикарно". Как раз сейчас ждут квартиру для Анжелики с ее двумя детьми: "Наш социальный педагог ходила в опеку, говорит: я понимаю, что они мало что могут сделать, но я их все равно попросила – ну пожалуйста, хорошо бы двушечку для наших Михеевых!". Семья, которую сопровождает "Росток", готовится к переезду этим летом. "Дом как бы дачей станет", – комментирует Паша Михеев.
Обставляют свои квартиры ребята сами. Государство начисляет сиротам пенсии на счета, но кое-какие сбережения по факту есть только у выпускников детских домов. Пациенты ПНИ 75% пенсии отдают учреждению, остальное тратят по своему усмотрению. Когда человек выходит из ПНИ, счет у него, как правило, пуст.
– У них есть пенсия, ну давайте считать из расчета 12 тысяч рублей, – прикидывает Сергеева. – Ребята снимают в месяц десять тысяч, две тысячи мы договорились копить – на здоровье, на поездки. Пять с половиной тысяч – на питание. Полторы тысячи – на коммунальные услуги. Остается три тысячи – это мобильная связь и то, что они запланировали себе купить, если ребята хотят что-то подороже, то приходится подкопить. Получается достаточно скромно, но если посмотреть в холодильник, мы увидим примерно то же самое, что у нас. Нет особых изысков, но холодильник полный. Они даже экономят и потом закупают сахарный песок, у нас же заготовки впереди. У ребят есть огороды, они делают заготовки на всю зиму.Поскольку ребята дееспособны, они могут работать. На свободном рынке труда в Порхове сейчас устроены четверо подопечных "Ростка". Многие работают в мастерских, им зарплату начисляют, но сейчас тоже задерживают. Умение прожить на одну пенсию – ценнейший социальный навык, которым помогают овладеть социальные педагоги:
В окружении пьяниц
Бельско-Устьенский интернат принимает детей с умственной отсталостью со всей Псковской области. Многие, повзрослев, остаются жить в Порхове.
За восемнадцать с половиной лет "Росток" крепко врос в жизнь местного социума, и разговоры в духе: "Зачем вы заселяете дураками Порховский район?" – прекратились. Чаще "Ростку" приходится защищать своих подопечных от местных, чем наоборот.
– Бывает, что ими пользуются. Ребята начинают скрывать, но город маленький, все равно узнаем, – говорит координатор. – Мы не говорим, что за каждую услугу они должны получать деньги, мы говорим, что помочь бабушке или дедушке – это хорошо и правильно, но когда внаглую ими пользуются…
– У нас немного таких случаев, но они были, – признается Лариса Александровна.Подопечным могут не заплатить за работу, а могут и обмануть. Например, была история, как молодой человек накопил на скутер, а "друг" перекупил его за пять тысяч рублей. "Ну и что, мы вот так будем сидеть, смотреть? Влезли, конечно, в это дело – вот тебе твои пять тысяч, а ты возвращай нам скутер". Меркантильный интерес, бывает, проявляют и родственники – "давай продадим твою квартиру и купим другую" или "помоги сделать ремонт".
Паша Михеев рассказал о своем личном опыте: "Я раньше работал. Но везде же, куда ни пошел поработать, везде пьяницы. Не больно мне хочется с пьяницами работать, потому что они там что-то наворотят, а потом на меня шишки валятся".
Живая шляпа
В двух кварталах от социального центра – швейная мастерская "Ростка". У крыльца деревянного домика автомобиль встречает галантный молодой человек.
– Ну что, Евгений, проводишь нас? – улыбается Лариса Александровна, и Женя Романюк кидается открывать перед гостями двери.
Внутри многолюдно. За столами, заваленными шерстяными нитками и вязанными вещами, сидят ребята со спицами в руках. Мастер Светлана Ивановна показывает, что придумали делать к пасхальной ярмарке – цыплят в скорлупках: "Они все такие рукодельные, всем нравится что-то делать. Сначала вообще ничего не получалось, потом покажешь раз, покажешь два – и получается, ручки-то работают".
– Самый лучший город на земле – это Порхов, – заявляет Марат, ему 29 лет, "в июле будет 30, юбилей". – Хочу, чтобы везде так было.
11 лет назад "Росток" забрал Марата из детского дома в Бельском Устье. Недавно Порховский район купил для него квартиру – в марте справили новоселье.
– Живу я самостоятельно, в квартире, сам готовлю, сам убираюсь. Дома тоже сижу занимаюсь, вяжу, бисером плету. Вот, смотрите, – Марат показывает значок общества трезвости на груди. – Я самый трезвый. Свадьба моя будет без алкоголя, без сигарет.
– Свадьбу планируешь?
– Ну, планирую, есть у меня любимая девочка, Оля. Она в Федково живет, а после свадьбы мы будем жить в моей квартире. Она хочет со мной жить, и я готов с ней жить, готов взять за нее ответственность большую. Вы если поедете, увидите ее, она в гончарке занимается. Два месяца как я живу в квартире, а до этого сколько ждал, мечтал. А теперь у меня новая мечта – жить с любимой.
– Ну как я вам? – это Лариса Александровна примерила шляпу, которую связал Женя Романюк. Он вообще-то собирался сделать салфетку, но вышла шляпа. Вся мастерская принимается хвалить наряд координатора и обсуждать ярмарку, что они туда повезут.
Без горя рядом с нами
Оля, невеста Марата, живет в деревне Федково вместе с подругой Тоней. Они работают в гончарной мастерской – это буквально напротив. "Ребята набивают формы из глины, лепят из глины, разукрашивают, – говорит мастер Надежда Александровна. – У кого какие таланты". На стеллажах мастерской расставлены расписные тарелки. "Очень неплохо получается, я считаю", – Надежда хвалит подопечных, хотя рисунки им придумывает сама.
В квартире Оля и Тоня наперебой рассказывают о своей насыщенной жизни: "Нас сюда взял Алексей Анатольевич. Он нас сюда забрал, и мы здесь уже пять лет. Но у нас были очень тяжелые суды, они думали, что мы недееспособные". Это был один из редких случаев, когда администрация ДДИ не хотела отпускать своих клиентов и попыталась лишить их дееспособности. "Но Алексей Анатольевич не разрешил": Михайлюк и "Росток" отстояли девчонок в суде. Теперь Оля мечтает о свадьбе и потом жить с Маратом – "У меня будет платье, все такое".
Когда она переедет к мужу, в квартире освободится место, и "Росток" сможет забрать из ПНИ еще одного человека. Вообще, на этот штат сотрудников можно взять пятерых, говорит Лариса Сергеева, и хорошо бы открыть еще одну квартиру. Есть даже дом в собственности, только нет денег на отделку и обустройство. Стабильное финансирование – главная проблема "Ростка".
– Мне нравится эта идея с реорганизацией интернатов, может, от них что-то перепадет и нам, – говорит Сергеева.
– Если на организацию сопровождаемого проживания в обществе дать те деньги, которые на сегодняшний день тратятся на интернаты, – нам больше ничего не надо, будет все шикарно! – считает Михайлюк.
– Нет, конечно, мы можем закрывать глаза и не видеть того, что происходит за забором, но за забором интерната происходят чудовищные вещи. Может быть, нам спокойнее об этом не знать, но вообще, это нечестно, – говорит Михайлюк. – Потому что там может оказаться наш родственник, там может оказаться родственник наших близких людей. В человеческой популяции стабильно один и тот же процент людей с умственной отсталостью, вне зависимости от того, севернее люди живут или южнее, богаче общество или беднее, раса какая – неважно. Так создал Бог. Что мы с этим будем делать?По его подсчетам, сопровождаемое проживание в системе "Ростка" в два раз дешевле, чем содержание людей в ПНИ. Единственная причина, почему государство до сих пор финансирует громоздкую "концлагерную систему", это инерция. У организаторов социального обеспечения нет уверенности, что ментальные инвалиды могут жить в обществе безопасно для себя и окружающих.
Когда информация о масштабных планах нового строительства в системе ПНИ широко разошлась и вызвала негативный резонанс в обществе, вице-премьер Татьяна Голикова объявила, что пациенты ПНИ будут все индивидуально обследованы. Следом, 28 марта на заседании Совета при правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере, министр Максим Топилин предположил, что покинуть интернаты смогут 40-45% пациентов. "Я считаю, что мы были услышаны, – с осторожным оптимизмом комментирует Михайлюк итоги того правительственного совещания.
– На мой взгляд, выгода в том, чтобы понимать, что нет этого горя рядом с нами, – говорит руководитель "Ростка". – Я не хочу видеть, как мой сосед страдает. Я хочу быть уверен, что там все нормально. Что будет со мной в старости? Мы же не знаем, как сложится жизнь. Но если я знаю, что будет по-человечески, что бы ни случилось – я буду спокоен за свою жизнь, я буду сильнее любить и уважать свою страну – это же тоже важно.
