18-летняя Лейла Гиреева из Ингушетии с помощью знакомого покинула дом и уехала в Санкт-Петербург. Она рассказала о систематических избиениях отцом; также родители заставляли ее принимать антидепрессанты и проходить "лечение" у имамов, так как девушка считает себя атеисткой. Но беглянку нашли – к ней постучались силовики и родственники. Из отдела полиции Лейлу вытаскивали правозащитники, в том числе и активисты кризисной группы помощи женщинам на Северном Кавказе "Марем".

История Лейлы – одна из немногих. В южных республиках десятки молодых девушек сталкиваются с домашним насилием, некоторые решаются сбегать. Мы поговорили о подобных случаях и о том, как изменилась работа правозащитников после войны, с основательницей группы "Марем" и главредом издания о положении женщин на Кавказе – "Даптар" – Светланой Анохиной.

Ревнители традиций и дети

– Что сейчас происходит с Лейлой?

– После того как Лейлу освободили из райотдела, ее встретил [активист] Влад Хорев, которого также задерживали, но отпустили немного раньше. Вместе с адвокатом ребята поехали в безопасное место, и сейчас Лейла находится в кризисной квартире. В райотделе правоохранители сообщили, что ее подозревают в краже денег и украшений, фигурировала сумма в 75 тысяч рублей. Стандартный вариант – если ребенок от тебя бежит, не надо заморачиваться и искать, в чем ты ошибся. Нужно обвинить в совершении преступления, схватить, увезти, запереть и лечить битьем палками.

Лейла Гиреева,

Материалов уголовного дела, предположительно заведенного в отношении Гиреевой, ни сама девушка, ни ее адвокат не видели. Пока самое главное, что девочку не передали родственникам, как мы все опасались, а отпустили. Сейчас она в относительной безопасности, ее делом занимаются адвокаты.

– После того как на нашем сайте появилась новость о попытке похищения Гиреевой родственниками, нам написала девушка, представившаяся сестрой Лейлы, и попыталась убедить нас в том, что все происходившее с ней дома было проявлением заботы и обеспокоенности. Как вы оцениваете такие заявления?

– Всех всегда хотят забрать из-за проявления заботы и обеспокоенности. Муж Маргариты Грачевой отрубил ей ручки исключительно из-за проявления заботы, так как был очень обеспокоен тем, что она от него уходит. Под заботой и любовью понимается все что угодно, кроме одного: отпустить человека, которого ты так любишь, а не душить его своей заботой и близостью.

Я понимаю, что с детьми все намного сложнее, но если ребенок от вас бежит, то самый провальный способ его вернуть – это мчаться за ним с суматошным лаем, обвиняя его в краже, предательстве и навешивая на него кучу оскорбительных и чудовищных обвинений.

– Как вообще люди узнают о том, что к вам можно обращаться с такими случаями, как у Лейлы?

– Люди знают намного больше, чем мы думаем. Те, кто ищет, очень легко выходят на меня по публикациям и также на СК SOS. Чем больше публикаций о девочках или о мальчиках, которые пытались бежать, тем больше людей знает о существовании правозащитных организаций. И чем больше крика поднимают ревнители традиций с проклятиями в наш адрес, тем больше людей узнает о том, к кому можно обратиться.

"Ты не один брошен под поезд"

– Как у вас возникла идея организации волонтерской группы, помогающей женщинам?

– Честно говоря, я совершенно не мечтала вот прямо с пеленок заниматься чем-то таким [правозащитной деятельностью] и вообще не очень люблю все эти объединения и концентрацию на одной теме. Но так вышло, что я журналист и главный редактор портала, который пишет о женских проблемах. И, разумеется, время от времени в редакцию обращались женщины с какими-то страшными своими бедами.

Мы пытались помогать, в частности, у нас есть контакты юристов, психологов, которыми мы делились и помощь которых могли организовать. Ко мне, как к человеку, который много пишет в интернете о правах женщин именно на Кавказе, обращались в личку.

Светлана Анохина

В 2019 году моя коллега рассказала о барышне, которая бежит из Чечни от мужа, что у нее забрали детей и ее надо где-то разместить. Я понимала, что у нас в Дагестане есть несколько кризисных центров, и в нашей республике будет полегче, чем в Чечне и Ингушетии. Мы разместили девушку в "Теплом доме на горе" (кризисный центр для женщин в Дагестане. – Прим. ред.).

Через некоторое время от нее стали поступать тревожные сигналы, на которые до поры до времени мы не обращали внимания, пока в один "прекрасный" день она не сказала, что их – трех женщин и восемь детей – выгоняют из этого кризисного центра. И я поехала туда разбираться. Этому разбирательству посвящены четыре материала на "Даптаре". Там всплыла совсем плохая история, женщин угрожали выгнать, если они не будут сниматься в сюжете для норвежского телевидения.

– Что вы сделали?

– Когда выяснилось, что единственный кризисный центр нормально не работает – ищущих защиты девушек шантажируют и эксплуатируют, – стало необходимо что-то делать самим. И мы стали делать.

На тот момент у меня наладилась рабочая связь с авторкой инстаграм-блога "Дневник горянки", которая писала о проблемах насилия на Кавказе, Марьям Алиевой, и за некоторые дела мы брались с ней вдвоем. Потому что вдвоем оказалось легче: ты не один брошен под поезд, а есть еще кто-то, на кого можно положиться. Потом к нам примкнула еще одна девочка…

– Это все еще 2019 год?

– Конец 2019-го и начало 2020-го. К тому моменту я уже провела несколько эвакуаций, опираясь на дружеские связи с некоторыми правозащитниками, но это все было несистемно. А тут нас уже стало трое. 20 июля 2020 года мы собрали небольшую команду из тех, кого знали лично, нас было человек десять, и объявили о создании кризисной группы "Марем".

– Почему такое название?

– Мне очень хотелось легкого и жизнеутверждающего названия, но для меня было очень важно это имя, как напоминание перед глазами. Марем Алиева была замужем за уроженцем Ингушетии Мухарбеком Евлоевым, родила троих детей. По словам ее сестры, Мухарбек с самых первых дней бил жену и издевался над ней. Несколько раз Марем пыталась сбежать, но муж всякий раз возвращал ее. В 2015 году Марем Алиева пропала без вести. Я попросила разрешения у сестры Марем Алиевой, Елизаветы, назвать команду в память о пропавшей, и по всей видимости, погибшей от домашнего насилия сестры.

– Как развивалась группа, как все было устроено?

– Задумка была такая: создать автономные группы по трем основным республикам, где у нас проблемы, – Чечня, Ингушетия и Дагестан. Но так не получилось, и в конце концов мы стали работать по всем трем республикам сами. Иногда к нам обращались даже девушки, не связанные с Северным Кавказом, но вышедшие замуж за мужчин-мусульман, а также приехавшие из постсоветских республик. Потому что мы понимали контекст, в котором все происходит. Наша задача была принять сообщение, понять, какая нужна помощь, найти, что называется, "на земле" правозащитные организации, которые согласны взять этот кейс, и дальше уже передать в надежные руки.

Открытыми для публики лицами были Марьям и я, мы сообщили в своих соцсетях о созданной группе, дали контакты куда писать, но нам все равно писали и в личку. Мы как-то очень быстро и очень хорошо начали работать. У нас получались такие вещи, что я удивлялась и всплескивала руками. А ведь тогда даже еще не было нашей кризисной квартиры, которая, правда, просуществовала всего полгода.

"Атмосфера мужского подхихикивающего понимания"

– Квартиры вы лишились из-за ситуации с Халимат Тарамовой?

– Да, случился кейс Халимат Тарамовой, когда чеченские силовики при помощи дагестанской полиции разгромили нашу квартиру, Халимат похитили, а всех, кто был в квартире, увезли в районное отделение полиции.

Это было очень громкое дело, до этого о нас вообще мало кто знал. Об удачных кейсах, мы, понятно, писать не могли. Потому что в большинстве случаев женщины, обращающиеся за помощью, не хотят публичности. Единственным исключением была девушка, в отношении маленькой дочки которой было совершено сексуализированное насилие, и мы об этом написали. Я была официальным представителем мамы пострадавшего ребенка на суде, ездила на заседания в Избербаш, и это, конечно, было чудовищно. Я была в ужасе от того, какая атмосфера царила в зале суда – атмосфера мужского подхихикивающего понимания.

Я видела этого щуплого, невзрачного чувака, сидящего в "обезьяннике", и двух его лощеных и очень уверенных в себе адвокатов. И эти адвокаты спрашивали у матери пострадавшего ребенка: "А ваша девочка склонна к преувеличениям и фантазиям?" Они не говорили: "Могла ли девочка ошибиться?", а именно подводили к тому, что девочка солгала. Семилетний ребенок, склонный к таким фантазиям?!

Этой маме надо памятник поставить, потому что она отбила ребенка от повторного опроса в суде. И несмотря на то, что ей говорили о невозможности без повторного опроса выиграть дело, она не допустила этого и довела все до конца. Насильник получил 15 лет.

Но сначала был вынесен приговор, который опротестовали в Верховном суде, и мама девочки даже не дослушала решение – потеряла сознание. Она, конечно, натерпелась… У нее две маленькие дочки, не очень здоровая мама и развод. Но она невероятно сильная, сейчас учится на юрфаке, чтобы иметь возможность защищать других. Обычно так и происходит: женщина, получившая какой-то травмирующий, дикий опыт противостояния чудовищным вещам, часто идет в правозащиту.

– А какова была реакция ее родственников на судебный процесс и огласку, не было ли, как это часто бывает, попыток скрыть случившееся?

– Нет, ее поддерживали братья, дяди девочки. Ну, как поддерживали? Приезжали на суд. В суде в качестве свидетеля выступала жена одного из братьев. И я видела, как она не может произнести какие-то слова. Вообще это чудовищная вещь, что многие кавказские женщины на суде не могут описать те чудовищные вещи, которые делали в отношении их самих или кого-то другого. Им стыдно.

– Это культ стыда?

– Да, им очень сложно об этом говорить. Даже не смотря на то, что этой молодой женщине приходилось рассказывать не о себе, а о том, что сделали в отношении ее маленькой племянницы, она замолкала, опускала голову, краснела, и у нее текли слезы. Это дополнительная страшная деталь.

– Возвращаясь к закрытию кризисной квартиры в Махачкале...

– После похищения Халимат для нас эта квартира не то чтобы была закрыта, мы от нее отказались сами. Потому что она потеряла смысл, это больше не было тайным убежищем, и там все было опоганено.

– Что сейчас известно про Халимат Тарамову?

– Последняя информация, которая есть, – мне написали из Чечни где-то месяц назад, что Халимат видели в Грозном, в бутике вместе с отцом. Слава богу, она жива и даже ходит по бутикам.

– В момент нападения на кризисную квартиру там находилась и другая женщина, которой вы на тот момент помогали, ее ведь тоже надо было куда-то эвакуировать?

– Да, в квартире была Ираида Смирнова со своей дочкой. И нас всех, кто был там, забрали в райотдел, где обвинили в том, что мы покусали сотрудников полиции, а перед этим катались вверх и вниз по ступенькам с целью нанесения себе синяков, дабы вероломно обвинить доблестных правоохранителей в нападении. Серьезно, это почти цитата из показаний сотрудников полиции. Там так и было написано: "Кидались на полицейских, кусали их и катались по подъездной лестнице вверх и вниз".

В райотделе мы пробыли всю ночь, на следующий день был суд над нами, но нас отпустили. Ираиду с дочкой мы пристроили к друзьям, а сами – наша команда, нас было четверо, и два сотрудника "Комитета против пыток", которые нас охраняли, с вечера 11 июня и до 20-го жили в моей маленькой квартире. Юристы очень настоятельно рекомендовали нам уехать, потому что на нас стали пытаться "повесить" уголовное дело, если не получится по похищению, то по насильственному удержанию.

– И вы всей командой вынуждены были уехать из Дагестана?

– Из России. Да, все четверо, кто в тот день был в квартире, уехали. Также в целях безопасности мы были вынуждены снести все соцсети. У нас было две группы в ватсапе – одна для активистов, другая для психологов и юристов, которые пытались взломать. Нам пришлось все перенести в телеграм. Сейчас у нас есть телеграм, инстаграм и фейсбук. Связаться с нами можно и через телеграм-бот. Несмотря на то что я нахожусь не в России, мы работаем и продолжаем помогать.

"Жертвенность – это первое, что внушается женщинам"

– За последний год, уже после того, как вам пришлось уехать, сколько примерно кейсов у вас было?

– Я могу сказать, что на август этого года у нас было порядка 200 обращений и больше 50 запросов на эвакуацию. Такие вот цифры для нашей маленькой волонтерской группы.

– Стало ли больше запросов о помощи после вторжения российских войск в Украину?

– Нет, обращений стало меньше.

– С чем это связано?

– С началом войны девушки, запрашивающие эвакуацию, стали отменять запросы. Потому что в семье беда. И они чувствуют, что сейчас тот момент, когда хотя бы беду можно разделить с семьей, сделать именно то, для чего их растили, – пожертвовать собой. Жертвенность – это первое, что внушается женщинам, а тем более кавказским. Девушка должна жертвовать собой ради родителей, пожилых родственников, мужа, а иногда даже ради родителей мужа, и тогда она хорошая девочка.

Сейчас, когда в семье беда – брата, мужа, дядю могут мобилизовать или уже пришла похоронка, девушка не может причинить семье еще большего горя своим побегом, но может принести себя в жертву. А кроме себя ей нечем жертвовать, только собой, как это делала ее прабабушка, бабушка, мама, и теперь у нее появилась возможность следовать паттерну. Она наконец-то нашла смысл своего существования, оправдание своей жертвенности и соответствие ожиданиям – смотрите, я пожертвовала.

Насилия, наверняка, стало больше, а обращений за помощью, побегов из него – меньше. Каждая война запихивает женщин в одну и ту же программу – жертвовать собой и помогать мужчинам. И это уже социально одобряемая штука, теперь девочка, которая не соответствовала и, по мнению родственников, все делала не так, наконец может совершить одобряемый поступок – пожертвовать собой.

– Но есть и история сестер из дагестанского села Хаджалмахи, которые совсем недавно сбежали от домашнего насилия, вы как-то связаны с этим кейсом?

– Напрямую "Марем" не была связана с побегом четырех сестер, хотя мы, конечно, знали о них, и о том, что они давно планируют побег. Девочкам повезло, что их было четверо и они держались друг за друга.

Уже после побега со мной связывался друг отца девочек, который ручался за этого мужчину и говорил: "Этот отец девочек так любил, так оберегал, что даже из дома их одних не выпускал". От большой, огромной отцовской любви. Практически то же самое повторил и сам отец – Гаджимурад, он позвонил мне в телеграм (разговор записан и передан правозащитной организации, которая помогает девочкам. – Прим. ред.). Разговаривая с отцом девочек, я поняла, что он просто меня не слышит.

На самом деле мне жалко этих родителей, на которых обрушилось страшное понимание того, что дети взбунтовались и от них ушли. Да, жалко! Но я прекрасно понимаю, что если для их спокойствия, чтобы им не было так больно и страшно, нужно одно – лишить девочек свободы и вернуть их туда, где они были, то, извините, нет!

Надо понимать, что у девочек есть телефоны, насильно их никто не держит. И они вольны сами выйти на связь с родственниками, если хотят. Конечно, существуют протоколы безопасности, но никакого насильственного задержания и изоляции нет.

Сестры из Дагестана Аминат Газимагомедова, Хадижат Хизриева, Патимат Хизриева, Патимат Магомедова недавно бежали от домашнего насилия

– Насколько сложнее стала сама процедура эвакуации после начала войны в Украине?

– Сейчас все намного сложнее, и не только из-за войны, которая, конечно, внесла коррективы, а в большей мере из-за системы распознавания лиц. Теперь, если родственники подали девушку в розыск, то за небольшую мзду они могут запросить фото с камер распознавания лиц. Совсем недавно это случилось с одной из наших подопечных, камера распознала ее на улице в большом городе, что дало возможность родственникам выследить ее.

Это случилось и с Лейлой Гиреевой. Скорее всего, родственники незаконно воспользовались системой городского видеонаблюдения, чтобы ее найти. Иначе почему они оказались там раньше полицейских?

Получается, что в большом городе, с одной стороны, легче найти жилье, адвокатов, психологов, а с другой – там камеры на каждом шагу. И на выходе из метро могут взять под белы руки, сопроводить якобы в РОВД, потому что объявлена в розыск, а на самом деле передать родственникам, которым уже позвонили и которые в нетерпении переминаются у райотдела.

Я писала об одной истории, это был не наш кейс, но известный, когда девочка из Ингушетии бежала от домашнего насилия, была схвачена на границе с Осетией, где билась, рыдала и умоляла не возвращать ее домой, но ее отдали отцу. И отец ее задушил. Дали ему за это всего четыре года колонии: якобы он убил родную дочь "из чувства сострадания к близким" и "в состоянии глубокого потрясения и душевных волнений аморальным поведением" дочери.

"Законы людоедские. Но сами-то они не людоеды"

– И никакой защиты со стороны государства и правоохранительных органов нет?

– Не просто нет защиты, а скорее наоборот. От наших источников в правоохранительных органах Москвы известно, что существует негласное распоряжение: заявления кавказских девочек о попытках похищения их родственниками не принимать. И женщинам, бегущим от насилия, так и говорят: "Это ваши кавказские порядки".

Часто родственники, подавая в розыск, пишут заявление о краже, что дает возможность задержать в любом городе РФ, а потом выдать сотрудникам республиканского МВД, как инициаторам объявления в розыск. О какой защите можно говорить, когда существует отмашка выдавать бегущих кавказских женщин родне?

А когда бегут с детьми, то все еще хуже. Потому что муж, оставаясь дома, начинает розыск и требует суда по определению места жительства детей. И понятно, что как только мать, бегущая от насилия вместе с детьми, попытается записать ребенка в школу или устроиться официально на какую-то работу, она тут же попадает в поле зрения правоохранительных органов.

– Не хотелось бы заканчивать интервью на такой пессимистичной ноте...

– Ну почему же, мы можем закончить оптимистично: они все-таки бегут! А помогают им волонтерские кризисные группы и правозащитные организации. Сама группа "Марем" возникла, когда выяснилось, что не только государство не поможет, но и очень мало кризисных центров. Да, существуют официальные организации помощи, но надо понимать, что государственные центры ориентированы на традиционные семейные ценности, и женщину туда примут, но будут настраивать на примирении.

И вот что еще очень важно, эти все воители и вопители, что их скрепы расшатывают и рушат, понятия не имеют, что их сосед по намазу выходит из мечети и пишет мне сообщение: "Да, я поеду, заберу и довезу". Или продавщица в галантерейном, которая качает головой и кричит, что ЛГБТ – это ужас-ужас-ужас, но вечером, придя домой, определяет на ночлег бегущего мальчика-гея из Чечни. Они не могут высказывать свою позицию открыто, потому что у нас законы людоедские. Но сами-то они не людоеды и, когда видят загнанного в угол человека, – помогают. Просто помогают, потому что его нужно спасать.

Каждый раз, когда я им звоню, то боюсь услышать: "Все, хватит, больше не могу!" Но нет, соглашаются, едут, прячут телефон в условленном месте или подбирают очередного бегущего из Чечни зайца и везут его куда-нибудь в Волгоград.

Милосердия и сострадания в людях, на самом деле, гораздо больше, чем нам кажется после прочтения каких-то безумных комментариев.

• Уроженка Грозного, чеченка Аминат Лорсанова, обратилась в Следственный комитет России с жалобой на избиения и пытки из-за ее сексуальной ориентации и отказа от ислама. Аминат Лорсанова родилась в Грозном в семье врачей. Сначала они боролись с бисексуальностью девушки обрядами по "изгнанию джиннов", а затем насильно положили ее в психиатрический стационар, где несколько месяцев "лечили" транквилизаторами.
• Халимат Тарамова – дочь Аюба Тарамова, директора грозненского ТРЦ "Гранд парк". Кадыровцы похитили девушку, сбежавшую из дома, из шелтера правозащитников в Махачкале. В похищении Тарамовой кадыровцам помогали сотрудники дагестанских правоохранительных органов. Тарамову доставили в полицию, после чего ее увезли в Чечню.
• Уроженка Дагестана Патимат Идрисова, проживающая с семьей в селе Кироваул Кизилюртовского района республики, рассказала, что подверглась домашнему насилию, принудительному лечению, а также была похищена родственниками. С помощью правозащитников ей удалось бежать из страны и сменить имя.