В колонке для Кавказ.Реалии главред издания "Фортанга" Изабелла Евлоева рассказывает об обысках у ее родителей, коллективной ответственности на Кавказе и "спецоперациях", в которых много лет убивали людей.
"У нас опять обыск. Телефон отключаю". С этого сообщения от мамы начинается мое утро 7 июня 2022 года. Я проснулась чуть позже обычного – накануне долго не спалось. На часах почти девять, а сообщение пришло в половине седьмого. Понимаю, что обыск в самом разгаре, а я потеряла довольно много времени – надо было сразу написать посты, постараться связаться с родителями и найти адвоката, чтобы он взял у силовиков хотя бы протокол.
Изабелла Евлоева
Мне тревожно, это не первый обыск из-за меня у родителей, и я по опыту знаю, что они заберут из дома всю технику и по древней традиции кавказских силовиков не дадут протокол.
Что такое обыск в Ингушетии? Это когда вооруженные до зубов люди с закрытыми балаклавами лицами на нескольких бронированных грузовиках приезжают к вам ранним утром, пока вы еще спите. Блокируют квартал, в котором вы живете, и никого не пропускают. Все продолжается несколько часов. Вы можете быть беззащитной старушкой или интеллигентом с двумя высшими, но если перст государственной машины репрессий указал на вас, ждите обращения как с опасным преступником.
Их расстреливали, дома взрывали. Возможно, они были преступниками, а возможно, и нет
Годами на Кавказе силовики так приезжали к молодым и не очень мужчинам, которых "подозревали" по террористическим статьям. Их расстреливали, дома взрывали. Возможно, они были преступниками, а возможно, и нет. Но им никто не давал шанса доказать свою невиновность (хотя должно быть наоборот: силовики доказывают виновность). Это называлось у нас "спецоперация". Знакомое слово, правда?
Теперь силовики приехали к моей семье, папе и маме. Это не первый визит к моим пожилым родителям. В первый раз обыск проводили 23 ноября 2019 года, аккурат в мой день рождения. Вместо поздравлений в то утро я получила от мамы такую же короткую эсэмэску.
Тогда причиной было мое участие в митингах в Магасе. По "ингушскому делу" уголовному преследованию подверглось около 50 человек, и, думаю, не совру, если скажу, что обыски прошли у всех. Но разница между мной и ими в том, что на тот момент я почти год не была в республике, и силовики об этом прекрасно знали. Кроме того, я не живу с родителями более двадцати лет, и искать у них что-то, кроме моих детских фотографий, просто глупо.
Уголовное дело из-за моего участия в земельных протестах в Магасе не стало бы сюрпризом, но обвинение по статье о "фейках" о действиях российской армии было для меня немного неожиданным. Я очень переживала, когда началась война, и переживаю сейчас. Я писала о вторжении России, но когда завели первое дело (да-да, у меня их два), мне казалось: где я, а где Украина.
Здравый смысл – это не про российскую власть и не про российских силовиков. Такое ощущение, что у нас поменялись местами преступники и честные люди. Честные и неравнодушные в нашей стране сидят в тюрьмах и подвергаются давлению, а преступники – в погонах или белых рубашках – сидят в высоких кабинетах, обладают властными полномочиями и насилуют людей швабрами в застенках сырых казематов.
Давление на семью, когда за сына или дочь отвечают пожилые родители, – это не новый метод. Репрессии в отношении близких "изменников родины" практиковались еще со времен СССР. 5 июля исполнилось 85 лет постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) "О членах семей осужденных изменников родины", который и легализовал репрессии в отношении близких "преступников" в сталинской России. После распада СССР казалось, что все это в прошлом.
Но вот прошло почти 100 лет, и репрессии в отношении родственников снова в действии. Например, родителей экс-кандидата в муниципальные депутаты Бердска Кирилла Левченко, против которого тоже завели дело о "фейках", вызывали на допрос. Где-то репрессии в отношении членов семей не ограничиваются одними повестками и проходят в более жесткой форме, как с Заремой Мусаевой – матерью юриста "Команды против пыток" Абубакара Янгулбаева. Зимой ее босую вытащили прямо из дома в Нижегородской области и вывезли в Чечню. Она уже несколько месяцев сидит в СИЗО.
Коснулись репрессии и моей семьи. На следующий вечер после обыска мне передали послание от силовиков: пока я буду заниматься журналистикой и возглавлять издание, моих родных не оставят в покое. При этом информация была передана мне "не для публикации", от меня требовали уйти очень тихо и незаметно. Послание меня возмутило, раздавило, взорвало. Безумно трудно что-то предпринять, когда на кону безопасность родных. Первое, что я сделала, – сразу же предала шантаж огласке, потому что с преступниками нельзя договариваться.
Тогда силовики зашли с другой стороны: сначала они вызвали на допрос двоюродного брата моего супруга, а потом и его отца. Свекра забрали прямо с похорон его сестры. Вопросы следователя на этот раз касались в основном моего мужа – в прошлом активиста протеста: где он находится, чем занимается, какую роль играл в организации митингов и так далее.
На следующий вечер после обыска мне передали послание от силовиков: пока я буду заниматься журналистикой, моих родных не оставят в покое
На Кавказе уважение невестки к родственникам мужа свято. У нее не должно быть собственного мнения, если оно идет вразрез с позицией родственников мужа. А я все-таки ингушская невестка, хоть местами и не совсем традиционная, и осознавать, что пожилого свекра таскают по казенным кабинетам в том числе и из-за моей деятельности, очень и очень неприятно. Но слава Богу, у моего супруга думающая и адекватная семья, и мне не приходится выбирать между долгом и давлением.
Если и дальше говорить о традициях, на Кавказе коллективная ответственность – обычное дело. А вот женщины, согласно адатам, под нее никогда не подпадали. Само уголовное преследование женщины по политическим мотивам – это нонсенс для Ингушетии. Такого никогда раньше не было. И мы с моей подругой Зарифой Саутиевой, получившей семь с половиной лет тюрьмы за участие в протестах, первопроходцы в этом смысле. За этот прецедент нам и всем женщинам, что будут после нас, стоит "благодарить" путинскую власть.
Путинскую власть мы "благодарим" за многое. 8 июля Мещанский суд Москвы забрал у мундепа Александра Горинова семь лет жизни за то, что он высказался против гибели украинских детей от рук российских захватчиков. Это первый реальный срок по статье о "фейках". Теперь быть против войны – значит быть преступником.
Думаю, если бы я находилась в России, меня, без сомнения, ждал бы реальный приговор. Мне бы припомнили и участие в протестах, и журналистские статьи, и антивоенную риторику.
Горинову дали столько, сколько дают убийцам и насильникам. Меня уже не удивляют людоедские сроки. Меня удивляет, как мы допустили, чтобы страна, едва обретя свободу в начале 90-х, спустя какие-то 30 лет снова скатилась во мрак и диктатуру. И теперь снова: "Война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила".
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции