"Семья в России претерпела изменения". Бытовая агрессия и война

1 июня отмечается Международный день защиты детей. А 8 июля с 2022 года в России официально установлен новый праздник – День семьи, любви и верности. В последнее время власти постоянно муссируют тему семьи, называют ее "главной духовной скрепой". На деле же, по свидетельству психологов, в этой сфере множество серьезных проблем, сообщает Радио Свобода.

От практических психологов поступают жалобы на то, что многие матери очень грубо обращаются со своими детьми, а иногда даже нецензурно ругают их прямо во время сеанса. В обществе растет агрессия, и это не может не отразиться на взаимоотношениях в семье. В чем причины такой ситуации и каковы ее последствия? Психолог Кира Меркун отмечает, что проблема не нова, но в последнее время усугубляется.

– Тема женской агрессии давно отслеживалась психологами, – рассказывает Меркун, – но в основном мы наблюдали ее в сетевом общении, где все-таки мамы были под никами и это происходило в закрытых группах. Потом мы увидели это и по издательскому бизнесу. Мамы активно вытесняли психологов из сферы воспитания, появилось много книжных бестселлеров, писавшихся, что называется, от души, где мамы тоже не очень стеснялись в выражениях, призывали не пускать в семью никого постороннего, отстаивать свою позицию и так далее. Такое поведение можно было объяснить, в частности, большой перегрузкой, отсутствием социальной поддержки, ведь семья в обществе оказалась предоставленной самой себе. Бабушки и дедушки ушли зарабатывать, родители строили карьеру, потом эта конкуренция на работе переносилась в семью.

Но сейчас агрессия уже плещется на улицах, и многие люди не очень понимают, как себя вести, ведь можно просто "попасть под раздачу". Психологи связывают это с войной, с тем, что эта агрессия специально возгоняется как некоторый мобилизационный ресурс, и под этот каток пропаганды попадают и мамы, которые, по идее, должны излучать любовь и заботу, растить не агрессивных детей, а заинтересованных в образовании, развитии и социализации.

Конечно, это отклик и на государственную политику в области семьи, при которой на семью перекладывается все больший и больший груз: она становится таким инкубатором по выращиванию будущих воинов. Самыми агрессивными мамами всегда были мамы сыновей. Они живут в гораздо большем страхе потери ребенка, чем мамы дочерей. А сейчас такое будущее – пойти на войну и не вернуться – просто гарантировано; думаю, что и материнская агрессия по-прежнему носит защитный характер. Она переадресовывается беззащитным детям, хотя, скорее всего, настоящие адресаты, которым матери хотели бы сказать в лицо что-то неприятное, находятся наверху.

– Но туда нельзя обратить агрессию, это социально не разрешено, поэтому она обращается на тех, кто рядом, то есть на детей?

– На детей, на других членов семьи, на педагогов, на тех, кто просто мимо по улице проходил и вынужденно подвергся таким психологическим атакам. Вообще, матерящаяся мать – это такой психологический насильник. Есть несколько уровней агрессии. Один – это превентивная вербальная агрессия, когда мать угрожает, что она сейчас что-то сделает, но не делает этого: такая попытка напугать. И заканчивается все это агрессивно-контактной агрессией, когда детей просто бьют: это уже способ канализации своих проблем, огромного напряжения, в котором мать находится, может быть, не только из-за того, что она не справляется с воспитанием: сюда могут добавляться и экономические проблемы, и женское одиночество, которого, конечно, больше стало в связи с войной.

Казань. Женщина во время прогулки с коляской в саду им. Кирова

Если говорить о защите детей, то иногда это должна быть защита детей от матерей. Это нетрадиционная тема, и практические психологи не хотели бы ею заниматься, потому что тут одна из задач – искать источник этой агрессии, и это не всегда плохое воспитание. Но вот такая агрессивная норма, к сожалению, закрепляется, и это пугает.

– Как это влияет на детскую психику?

– Все это можно назвать родительскими психологическими репрессиями. Какие дети вырастают в таких условиях? Это очень низкая самооценка, невротизация, в результате – всплеск суицидальных настроений у подростков. Когда приходит время сыну или дочери сепарироваться от матери, этот материнский страх потерять ребенка часто усваивается, возвращается, манифестируется как готовность уйти. Высокий стандарт или страшная перспектива, которая предъявляется подростку, загоняет его в угол, и он может не справиться. Это может быть экономический стандарт: "Ты должен быть успешным". "Или ты будешь делать карьеру, или тебя заберут в армию, и ты погибнешь" – вот такая суровая развилка. Из-за этого подростки часто пасуют, сходят с дистанции.

Мы видим, как на первом-втором курсе институтов мальчики не справляются с учебой и в конце концов уходят. Эта тема тоже была всегда, но сейчас она усугубилась в связи с тем, что нет поддержки даже в семье. Могут быть всякие проблемы социализации, но семья всегда была последним прибежищем для того, чтобы восстановить силы, быть понятым, любимым, несмотря на внешние запросы и любые стандарты. Большой вопрос, выполняет ли сейчас семья эти функции.

Вообще семья в России, конечно, претерпела изменения. Вначале они нам казались вселяющими надежду, потому что семья становилась более открытой. Патриархальная семья – это такое малое закрытое сообщество, где в воспитании участвуют только свои, остальные впускаются осторожно. Семья постперестроечная – более открытая, матери объединялись, для того чтобы организовывать воспитание детей, кружки, клубы, папы стали больше участвовать в воспитании. Иногда происходила смена ролей: мама делала карьеру, а папа сидел дома с детьми.

Детей стали рожать не хором в 22 года, а позже, потому что хотели сначала разобраться с собой, со своими запросами. Было видно, что поменялся мотив. Если в советские времена экономический мотив все-таки очень влиял на то, что браки оформлялись рано (вдвоем было легче) и потом не распадались тоже по экономическим причинам, то в постперестроечный период появились гедонистические мотивы – просто приятно проводить время вместе, люди встречаются, чтобы быть счастливыми, для удовольствия.

В последние два года сдвиг произошел таким образом, что семья должна выполнять роль защиты, мамы должны думать о безопасности своих детей, самих себя, других членов семьи. Поэтому и переоформляются контакты, происходит трансформация отношений между родственниками. Во-первых, все разделились по каким-то идеологическим причинам: кто за, а кто против происходящего в обществе. Во-вторых, уменьшилось количество ассоциированных членов семьи (друзей, коллег, участвующих в семейных делах), семья как бы законсервировалась внутри себя. Так происходит всегда: в сложные времена семья консервируется, становится закрытой, потому что неизвестные новые люди могут быть опасными. Эта социофобия нарастает, она нарастала и в ходе пандемии, но там была вызвана страхом заразиться. А сейчас не рады появлению нового человека, потому что надо его дешифровать, понять, что это за человек и какие могут быть последствия от этого взаимодействия.

– А отношения между супругами, отношения взрослых детей с родителями? Ситуация в стране и в мире очень сильно изменилась – просматриваются ли тут еще какие-то изменения?

– Любой катаклизм всегда проявляет суть отношений: там, где отношения были хорошими, они такими и остаются, а где они были проблемными, там усугубляются и ухудшаются. Мобилизация осенью 2022 года привела к тому, что кто-то из мужчин уехал, семьи оказались по разные стороны границы или муж на фронте, а женщина одна. В этой ситуации женщине приходится делать то, к чему она не готова. И тут не только денежные проблемы, а просто всю жизнь нужно организовывать по-другому: начинать водить машину, одной тянуть детей. Если они не слушаются, то раньше папа выступал в роли строгого родителя, а теперь он далеко. И случается даже, что мамы звонят мужьям на фронт, просят, чтобы те из окопов участвовали в воспитании, не понимая, что там происходит.

– Есть ли какие-то наблюдения: семья в этой ситуации (если, допустим, никого не забрали на фронт и никто не уехал в эмиграцию) становится более крепкой или, наоборот, более склонной к распаду?

– Радикальные разводные сценарии, как ни странно, консервируются, откладываются. Люди перепуганы, они боятся, что, если развестись, станет еще хуже. Основной массе населения страшновато делать резкие движения. Есть люди, которые знают, что нужно двигаться, что-то предпринимать, и делают это совместно. Или, наоборот, оба по отдельности приходят к выводу, что раз уж так складывается, то давно откладываемый развод нужно сейчас завершить, и это даже выгодно. То есть ситуацию оценивают на языке выгод.

Допустим, один из супругов собирается уезжать, а другой не хочет. И это не всегда драматично: можно не испортить человеческие отношения, а просто договориться, что у нас теперь стратегически разные сценарии (это я ссылаюсь на истории, с которыми сама сталкивалась). Старая норма не выносить сор из избы, боязнь, что положение ухудшится из-за внешнего вмешательства, – все это возвращается у части населения из-за того, что давление на семью велико, а семья замерла и ополчилась.

Есть всякие попытки давления на семью. Например, Николай Бурляев выступил с инициативой декриминализации насилия в семье – это значит, что снова можно бить детей и жен, да и жены могут бить мужей: делайте что хотите, будут развязаны руки. Мы помним попытки внедрить ювенальную юстицию, чтобы дети могли защищать свои права, – это вызвало ожесточение. Сейчас вместе с регрессом в архаику возвращаются и патриархальные нормы.

Это происходит, конечно, не повсеместно, потому что переверстать эту жизнь так быстро под одну гребенку не получится. Тем не менее продвигаются нормы, которые подсказывают семейный регресс. Женщина должна быть набожной, заниматься домом и детьми, а мужчина должен быть добытчиком и воином. В случае потери мужа-кормильца государство будет помогать, но при этом будет и претендовать на то, чтобы тотально контролировать воспитание детей в определенном духе.

– Кроме того, пропагандируется мысль о том, что женщина должна рожать, а не учиться и делать карьеру. А люди вообще к этому прислушиваются или это, наоборот, вызывает у них сопротивление?

– У кого-то вызывает сопротивление. Понизить уровень критичности у образованных думающих людей довольно трудно, они все равно будут воспитывать детей по-своему. Относятся к этому как к плохой погоде – вот ее надо переждать, пережить: не всегда так было и не всегда так будет. Люди живут уже по-другому. 30 лет открытого общества все-таки расширили горизонты. Мы видим, что и с наступлением войны курсы иностранных языков для детей не стали менее популярными. Один из мотивов обучения детей английскому, китайскому или иному языку – дать ребенку шанс уехать. И это понимают даже люди без образования, последние копейки тратят на то, чтобы нанять репетитора.

– Российские власти много говорят о семейных ценностях как о скрепах. Это соответствует действительности? Насколько эти ценности важны для современного россиянина?

– В России идеология отдельно, а мировоззрение людей отдельно. Если государство не вмешивается в школьное образование, то можно сохранить курс на карьерно ориентированного гражданина, который бы учился и получал потом в зависимости о профессионализма, а не из-за лояльности к начальству. Это можно, родители ставят такую задачу, что все-таки образование определяет успех, поэтому учись. Но для этого нужно выбирать школу, потому что в разных школах сейчас разная атмосфера, так как они по-разному относятся к директивам сверху. Где-то малыши ходят в военной форме, где-то – нет, а где-то это до определенной степени имитируется.

Конечно, нынешний государственный идеал – когда все милитаризировано, подчинено, все сбиты в единый народ, все как один готовы "защитить отечество". Все эти милитаристские образы муссируются. Я думаю, родителей это пугает, поэтому отсроченная эмиграция все равно происходит: кто-то уезжает, кто-то приезжает, но все равно, выбирая сценарий для своей семьи, рассматривают и отъезд из страны.

– Очевидно, на отношения в семье влияют и непонятная ситуация, тревожный фон, резкое сокращение горизонта планирования, отсутствие образа будущего (обо всем этом говорят социологи). Это заметно?

– Конечно. Кого ни спроси, человек не может четко ответить, как он будет жить дальше. Это типичная реакция россиянина. Поскольку все события происходили внезапно, ему и в голову не приходило, что такое возможно. А в таких условиях высокой неопределенности, конечно, нарастают и депрессия, и деморализация, люди просто перестают даже предпринимать какие-то усилия для построения своего будущего. Что строить, если все ломается одним махом? Поэтому очень трудно понять, о чем люди говорят серьезно, когда планируют свое будущее, что они обсуждают в порядке мысленного эксперимента, а что они говорят для того, чтобы прослыть лояльными гражданами.

Вопрос "с кем ты?" звучит чаще, чем "как ты?" – именно из-за повышенной тревожности. Ты остаешься в семье или нет, с кем ты дружишь, с кем разговариваешь на работе? Надежность контактов стала более актуальной, чем содержание самой жизни, потому что задача психологической и социальной безопасности выходит на первый план.

Конечно, родители жалуются на снижение качества образования в связи с тем, что немногие отличные преподаватели, из-за которых удерживаются в школе, или уезжают, или их вытесняют из школы. Поле становится серым, и это тоже толкает искать каких-то более проверенных людей. Эта надежность и проверенность, гарантированность сейчас в огромном дефиците. Из-за этого на рынок труда сейчас опять призваны пенсионеры, ведь это люди с опытом, как раз проверенные, а профессионалов не хватает: и потому, что они уехали, и потому, что просто нет людей, на которых можно положиться.

Все заняты тем, чтобы укрепить свое положение и обеспечить какую-то безопасность. Тема безопасности с утра до вечера имеется в виду, потому что мы выходим из дома и попадаем в довольно токсичное пространство, где можно сказать что-то опасное, можно не то надеть, какую-нибудь желтую кофточку и синюю юбку – и все это будет понято определенным образом и может повлечь санкции.

2022 год. Мобилизованные на полигоне под Донецком

– Считается, что большинство россиян как бы не замечают войны, она идет где-то там, далеко (во всяком случае, так говорят социологи). И даже если бомбят Белгород и Курск, то для жителей остальной страны это все равно далеко. Мало того, у ФОМа был опрос об уровне счастья, и большинство людей говорят, что они счастливы! При этом с людьми и их семьями происходят вот такие перемены. Получается, что все эти изменения латентны, неосознанны, сами люди не отдают себе в них отчета. В чем опасность такой ситуации?

– Это значит, что проблемы будут накапливаться и люди не будут с ними справляться. Это означает, что происходит плохо осознаваемый регресс и в отношениях, и в семье, и в воспитании. Например, родители будут требовать от ребенка уже не чтобы он хорошо учился, а чтобы слушал учителей, чтобы не было жалоб, что он говорит какие-то рисковые вещи. Будет происходить унификация.

Время ярких карьер и индивидуальных достижений закончилось, запроса на таких людей нет. Есть запрос на людей надежных, выносливых, готовых выполнять любое задание без обсуждения, что, конечно, будет сказываться (и уже сказывается) и на семье, и на школе. Родители хотят, чтобы одаренный ребенок развивался по-особому, пользовался плодами своих талантов, но при этом нужно сделать так, чтобы никого не раздражать и не быть заметным. А это почти нерешаемая задача.

– Каковы последствия такой ситуации для общества?

– Для общества это плохо, потому что на эти позиции, неинтересные, требующие большего подчинения, пойдут скорее люди из других этнических анклавов. Россияне же будут стоять перед тяжелым выбором – менять приоритеты и уровень притязаний. Если ты хочешь зарабатывать, тебе будет предоставлена скучная, монотонная, потогонная работа – и необязательно улицы мести. Развиваются оборонные предприятия, которые построены как конвейер, там большая нагрузка, трехсменная работа.

Это значит, что популярность образования как такового будет падать, общий интеллектуальный уровень страны тоже будет снижаться, как и общий статус страны, как и качество жизни. Что это за качество жизни – работать в три смены?! Но россияне идут на это и называют это, по всей вероятности, новым счастьем: да, мы довольны.

– Кроме того, происходит определенный отрицательный отбор, ведь поощряется конформизм, доносительство, отсутствие яркости в людях.

– Конечно. И система ценностей переворачивается с ног на голову. Это просто другая страна: мы оказались в другой стране. Многие россияне отгораживаются от осознания перемен, делают вид, что все нормально, ничего существенного не происходит. "Мы по-прежнему занимаемся передовыми технологиями, более того, будем их возглавлять". А как мы будем это делать, если сейчас все приоритеты так или иначе связаны с войной, из нее делают локомотив развития? В таком обществе есть запрос на другой тип человека. Думаю, драма современных родителей в том, что они понимают: для того, чтобы остаться здесь и адаптироваться, они должны этому запросу соответствовать, а вчера этого запроса еще не было.

– Понятно, что среднему человеку не под силу прекратить войну и направить развитие страны в другое русло. Но что делать каждому внутри себя, внутри своей семьи, чтобы хотя бы минимизировать последствия?

– Для начала – все-таки разговаривать друг с другом не на повышенных тонах, без агрессии, с доброй интонацией, призывать к сочувствию друг к другу. Просить помощи, если вы не справляетесь с воспитанием детей, формировать сеть людей, которые бы могли мотивировать ребенка уже даже не на образование, а просто на жизнь в стране. Искать образцы, которые внушали бы оптимизм. Мы всегда говорим, что нужно искать социализаторов, но теперь к этому поиску нужно подходить еще и с идеологической линейкой, потому что навязывание патриархальной идеологии угнетающе действует на детей.

Здесь вопрос в том, как сохранить ресурс жизнестойкости. В прошлом веке у нас главная проблема была – как интеллектуально развить ребенка, раскрыть его таланты: психологи в основном отвечали на эти вопросы. А сейчас мы отвечаем на вопросы, как поддержать и сохранить жизнеспособность у детей, чтобы они чего-то хотели и не боялись других людей, не боялись будущего.

При таких маленьких горизонтах дети оказываются в тотальной изоляции. Прекрасное будущее мотивирует на развитие, даже если оно не состоится, все равно это такая большая легенда, которая обещает: не сиди на месте, чем-то занимайся, и так или иначе все получится, ты будешь счастливым, успешным, тебя будут принимать и любить люди. Сейчас этот горизонт сузился, многие подростки страдают депрессией и суицидальными настроениями. Они не справляются, даже в благополучных семьях.

И родители растерялись, потому что не готовы были к тому, что придут их сыновья и скажут: я не хочу учиться, это все равно бессмысленно, мне не хватает сил, мне неинтересно заниматься тем, чем занимаетесь вы; и я никогда не пойду в армию, я там погибну. И это дети, которые приучены быть откровенными с родителями, они не скрывают своего разочарования перспективами, поэтому с ними еще можно работать. А что будет с остальными? Уже в подростковом возрасте это будет отрабатываться через агрессию, через криминализацию, потому что это протест против навязанных милитаристских стандартов.

Радио Свобода не разглашает настоящее имя автора этой публикации из-за угрозы уголовного преследования по закону о нежелательных организациях в России.

• Несмотря на официальное празднование в России "Года семьи", в стране не решается вопрос о борьбе с домашним насилием: не существует даже соответствующего закона. На Северном Кавказе насилие в отношении женщин – системная проблема, однако правозащитники сомневаются, что здесь возможны громкие судебные процессы, как по делу Бишимбаева в Казахстане. Почему – разбиралась журналистка Кавказ.Реалии.
• В Чечне заявлявших о насилии в семье насильно возвращают в республику, после чего те на камеру опровергают свои проблемы. Правозащитники подчеркивают срежиссированность подобных сюжетов: находясь в неволе, похищенные люди не могут противоречить своим мучителям.
• В 2023 году был опубликован первый доклад об эвакуации жертв домашнего насилия на Северном Кавказе. Правозащитники из проекта Ad Rem пришли к выводу, что чаще всего жертвами становятся женщины в возрасте от 18 до 30 лет. В большинстве случаев родные избивают их, угрожают убийством или разлучают матерей с детьми.