"Пытки здесь более жестокие": как на Северном Кавказе правозащитники помогают жертвам насилия

26 июня отмечается провозглашенный в 1997 году ООН Международный день в поддержку жертв пыток. В России органы власти на эту дату, как правило, не обращают внимания. За истязания задержанных правоохранителей чаще привлекают к ответственности лишь за "превышение полномочий" – при этом Конституция РФ прямо запрещает применение пыток. Примерно в половине случаев – и то когда дела доходят до судов – силовики получают условные сроки.

Сотрудники "Команды против пыток" одни из немногих, кто остаются в России и помогают жертвам пыток. Множество дел у правозащитников связано с Северным Кавказом, большинство из этих жалоб – из Чечни.

О работе команды на Северном Кавказе, угрозах правозащитникам, резонансных делах последних лет, а также о шансах добиться наказания виновных редакции Кавказ.Реалии рассказала руководитель пятигорского филиала организации Екатерина Ванслова.

– Сколько сегодня дел в работе северокавказского офиса? Продолжается ли прием заявлений?

Екатерина Ванслова

– Сейчас в производстве нашего филиала 32 активных дела, большинство из которых связаны с нарушениями прав человека в Чеченской республике, хотя мы работаем по всему Северо-Кавказскому федеральному округу.

Пока действует мораторий на прием новых заявлений из-за повышенной нагрузки, но с конца июля мы планируем его снять. В любом случае регистрацию сообщений о нарушениях прав на территории округа ведем непрерывно.

– Как строится работа "Команды против пыток": к вам обращается человек, вы проверяете информацию, обращаетесь в Следственный комитет. Что происходит дальше?

– Мы действуем по собственной методике общественного расследования, которая предусматривает довольно четкую процедуру со своими правилами и сроками.

Во-первых, регистрируем всю поступающую информацию: если она касается нашего профиля – то есть пыток, убийств или насильственных исчезновений, к которым имеют отношение представители власти. Это может быть не только непосредственное обращение жертвы или родственников в команду, но и сообщения третьих лиц, публикации в СМИ и медиа.

После регистрации сообщения получаем дополнительную информацию, чтобы решить вопрос о возможности и целесообразности общественного расследования. На этой стадии обязательно, чтобы жертва подала письменное заявление в организацию, без которого не можем приступить к работе.

Далее наступает стадия самого общественного расследования – сбор и оценка доказательств, включая опрос самого потерпевшего, установление и опрос свидетелей, сбор медицинских документов, проведение экспертиз, запрашивание и изучение записи с камер наблюдения.

Параллельно с этим мы обращаемся в Следственный комитет с сообщением о преступлении и представляем интересы заявителей в государственных органах, обеспечиваем психологическую и медицинскую реабилитацию пострадавших, оказываем помощь в получении компенсации. За счет ресурсов организации представляем интересы потерпевшего на всех стадиях взаимодействия с государственными структурами, вплоть до вынесения приговора преступникам.

– Есть ли универсальные советы, что делать человеку, которого пытают силовики?

– На сайте "Команды против пыток" по этому поводу есть подробные инструкции. Если вкратце, после инцидента необходимо незамедлительно зафиксировать травмы, лучше всего начать это делать в момент нахождения в застенках, например, потребовать вызвать скорую помощь. Затем обратиться в бюро судебно-медицинской экспертизы, чтобы эксперт смог вынести заключение по имеющимся повреждениям.

Следует попытаться найти свидетелей: очевидцев происшествия, а также тех, кто видел человека до и после задержания, и письменно опросить их. Не менее важно грамотно составить собственные объяснения: подробно описать произошедшее, указать, кто применял пытки, где, почему, когда, как именно, постараться запомнить приметы и имена сотрудников и так далее. После этого нужно обратиться с сообщением о преступлении в Следственный комитет, далее активно следить за ходом расследования. Также работает активное привлечение внимания СМИ к инциденту, нужно создавать общественный резонанс. Все это можно делать и самостоятельно, но лучше обратиться в профильную правозащитную организацию.

– В прошлогодней "Арифметике пыток" по Северному Кавказу указывалось, что перед тем, как следствие возбудит дело о превышении полномочий, в среднем приходится два отказа. В Краснодарском крае таких отказов выносится семь, в Оренбурге – 11. Как можно объяснить такую разницу?

– Это подсчитанный нами средний показатель по регионам, на Северном Кавказе он действительно меньше. Однако статистика включает только те случаи, когда дело все-таки возбудили. Поэтому вряд ли свидетельствует о большей эффективности расследования жалоб на пытки, чем в других российских регионах, ведь возбуждение дел случается нечасто – еще и не гарантирует его доведения до суда или приговора.

Например, по жалобе на пытки нашего заявителя из Чечни Алихана Ахмедова уголовное дело возбуждено спустя всего лишь одно "отказное" постановление, однако впоследствии следователями вынесено 19 постановлений о приостановлении расследования из-за невозможности установить подозреваемых. При этом так и не были проведены необходимые следственные действия: проверка показаний потерпевших на месте, осмотр места происшествия, предъявление лиц для опознания и др.

Армения может выдать России уроженца Чечни

– До переезда в Пятигорск вы занимались правозащитной деятельностью в других регионах. Есть ли существенная разница между ними и работой на Северном Кавказе, хоть речь идет и об одном правовом поле?

– Перед тем как приехать сюда, я работала в нижегородском и московском офисах "Команды против пыток", и могу сказать, что работа в Северо-Кавказском округе гораздо сложнее во многих аспектах.

Здесь больше трудностей во взаимодействии с жертвами: живя в атмосфере тотального произвола со стороны должностных лиц, люди попросту боятся обращаться в нашу организацию. В других филиалах страх, связанный с подачей жалобы на пытки, не столь силен.

Само "качество" дел на Кавказе другое – здесь чаще похищают людей, и потом их никто не находит, а пытки здесь более жестокие, причины их применения также носят специфический характер. Как и в других регионах силовики чаще прибегают к такому насилию, как избиение руками и пытки током, на практике встречались и более изощренные случаи, где пострадавшего подвешивали на дереве и обливали водой, заставляли есть волосы и прожигали ладонь.

Но, пожалуй, самая существенная разница – это то, что на Северном Кавказе, по сути, отсутствует наказание за пытки и похищения. Из 161 сотрудников, которых команде удалось привлечь к уголовной ответственности, на долю нашего филиала приходится ноль. Это та пугающая действительность, которая стимулирует оставаться в регионе и менять ситуацию.

При этом мы сами через общественное расследование установили более 50 фактов пыток и насильственных исчезновений в регионе. Это те случаи, в которых мы такие факты именно доказали. Причина – тотальное нежелание властей проводить расследования по данной категории жалоб. Но это не значит, что нужно замалчивать такие факты. Молчание лишь только усиливает безнаказанность.

– Что изменилось в вашей работе после начала событий в Украине в феврале 2022 года?

– Честно говоря, было много опасений, связанных с данными событиями: Россия вскоре заявила о выходе из Совета Европы, в связи с этим права человека стали еще более уязвимы. У меня, как у юриста-международника, было ощущение, что теперь ситуация с нарушением прав человека в России усугубится донельзя, а люди попросту перестанут к нам обращаться.

Этого не произошло, мы за этот год зарегистрировали много обращений и взяли в производство новые дела, а также продолжаем вести дела прошлых лет, в том числе на судебной стадии. Сложно оценить, что будет дальше, но мы будем продолжать заниматься защитой жертв пыток, пока это возможно.

– Сегодня "Команда против пыток" остается единственной сетевой правозащитной организацией, имеющей филиал на Северном Кавказе. Это отразилось на вашей работе?

– Мы действительно единственные из правозащитников (имеется в виду крупных организаций. – Прим. ред.), кто остался физически на Северном Кавказе. На работе это не особенно отразилось, поскольку и раньше в регионе мало кто присутствовал, здесь просто опасно находиться. Наши офисы в Грозном и Карабулаке неоднократно подвергались нападениям и поджогам, в 2016 году неизвестные лица подожгли наш автобус в Ингушетии во время пресс-тура с журналистами и избили участников тура.

Давление на нас и сейчас оказывается местными властями – например, за последний год мы получали письма с угрозами в ответ на свои обращения в адрес чеченских властей, также недавно в филиалах в Пятигорске, Нижнем Новгороде и Краснодаре проводились обыски, которые мы также считаем способом оказания давления на нашу деятельность. Но мы к разным трудностям привыкли, даже таким неприятным, поэтому продолжаем свою работу.

– Недавно суд в Чечне назначил условный срок обвиняемым по делу похищенного аптекаря Кардашова росгвардейцам. Насколько он оказался ожидаемым? В целом такие мягкие приговоры характерны для Северного Кавказа?

– Данный приговор столь мягкий, потому что вынесен не по статье о насильственном исчезновении нашего заявителя Кардашова, а всего лишь по превышению полномочий бывшими росгвардейцами Абдурашидовым и Дукаевым. Мы категорически не согласны с этим и считаем, что их деяния необходимо квалифицировать по более тяжкой статье УК. Однако это было ожидаемо: в 2021 году суд уже выносил им аналогичный приговор, который затем был отменен. Специфика этого дела в том, что его раздробили на несколько уголовных дел и в итоге исключили обвинения в похищении.

– Вы также ведете дело супруги похищенного Салмана Тепсуркаева, которую вот уже несколько лет суды и следствие отказываются признавать потерпевшей. В какой стадии это дело сейчас и есть ли перспективы добиться ее включения в число потерпевших? Почему это важно?

– Мы обжаловали отказ суда первой инстации в апелляции, скоро будет рассмотрение. Проблема в том, что Верховный суд Чечни уже не раз становился на нашу сторону, однако затем суд первой инстанции снова выносил незаконное решение. Причиной называлось отсутствие официального брака, однако в деле есть все доказательства того, что они жили вместе и заключили религиозный брак по обряду "никах". На Кавказе это очень распространенный вид семьи, порождающий близкую связь, но мы наталкиваемся на нежелание следователя признавать жену Тепсуркаева потерпевшей только на основании отсутствия штампа в паспорте.

Для нас это важно, так как подобная позиция следователя и судов нарушает права супруги Салмана, которая не может следить за ведущимся расследованием и оценивать его ход.

Мы провели собственное общественное расследование, в результате которого удалось получить убедительные доказательства причастности силовиков к похищению Тепсуркаева. Мы предоставили следователям видеозапись, на которой виден процесс похищения Тепсуркаева, а также данные об автомобилях и похитителях, попавших в объектив видеокамеры на месте происшествия. Нам также удалось выяснить, что один из автомобилей принадлежит действующему сотруднику полиции из Чечни. Однако до сих пор к ответственности за данное похищение никто не привлечен, и у нас есть опасения, что расследование проводится неэффективно.

– Как бы вы оценили работу судов в республиках Северного Кавказа? Чаще или реже других регионов здесь прислушиваются к доводам жалоб потерпевших?

– Зависит от субъекта. В Чечне, например, нам редко удается выигрывать процессы. Если же речь про обжалование в судах незаконных отказов в возбуждении дела по жалобам на пытки, то часто чеченские суды признают такие отказы законными, либо следователь приносит на процесс документ об отмене отказа.

Проблема в том, что таким образом проверки могут длиться годами. Все это делает систему защиты нарушенных прав неэффективной, в том числе и судебную. Но это, к сожалению, общероссийские тенденции.

– С началом боевых действий в Украине тысячи силовиков, в том числе из регионов Северного Кавказа, отправились на передовую – многие вернувшиеся переживают посттравматический синдром. Может ли это в дальнейшем привести к всплеску насилия со стороны силовиков?

– Глубоко убеждена, что да. Также это приведет к всплеску домашнего насилия – проблемы, особенно актуальной для Северного Кавказа и особенно замалчивающейся. Более того, возрастет количество людей с тревожно-депрессивными расстройствами, потому что происходящее вокруг не идет на пользу психическому здоровью.

Впрочем, сейчас пока нет достоверных исследований, чтобы оперировать цифрами, ведь такие расстройства носят отсроченный эффект, да и многие еще не вернулись домой. Но в новостях все больше информации по поводу таких случаев насилия.

В России есть собственные исторические примеры, причем недавние. По опыту воевавших в Чечне, например, разве воспринимало их общество как людей, которым надо всячески помогать? А государство разве реализовывало какие-то эффективные программы их поддержки? Не думаю, что сейчас что-то пойдет по другому сценарию, процессы очень похожи, а оснований ждать помощи от государства нет: у нас в стране институт реабилитации жертв пыток отсутствует, которые тоже очень часто переживают посттравматические расстройства. К сожалению, наши власти в этом проблемы не видят.

• В 2021 году "Левада-центр" узнал у россиян об их отношении к пыткам в силовых структурах. 45% респондентов полагают, что чаще всего пытки применяют в следственных изоляторах и колониях, 41% – отделах полиции во время следствия и выбивания показаний, 18% – в ФСБ и Следственном комитете. Говоря о допустимости пыток, 66% россиян считают их совершенно недопустимыми, при этом каждый пятый допускает, что их можно применять в исключительных случаях или в отношении опасных преступников.
• 10 июня 2022 года Минюст России в третий раз объявил "иностранным агентом" "Комитет против пыток". Вскоре стало известно о самоликвидации организации, однако ее юристы продолжили работу под новым названием – "Команда против пыток".