В новом выпуске подкаста "Хроника Кавказа" его автор и ведущий Майрбек Вачагаев обсуждает разницу американского и российского подходов к изучению колонизации Северного Кавказа с доктором истории Чикагского университета Лойолы Майклом Ходарковским.
Исследователь родился в Киеве, окончил Калмыцкий государственный университет, а в 1978 году эмигрировал в США. Сейчас он специализируется на истории народов юго-восточных регионов Российской империи и политике России по отношению к ним.
– Как вы оцениваете работу российских исторических школ в сфере освещения экспансии России на Кавказе в XVIII–XIX веках?
Майкл Ходарковский
– И в Российской империи, и в Советском Союзе, и в современной России история очень идеологизирована, поэтому тяжело говорить о каких-то школах. В советские годы существовало несколько тенденций: до начала Второй мировой войны сталинский подход заключался в тезисе – Российская империя была колониальной "тюрьмой народов".
Интересный пример с имамом Шамилем: сначала он был народным героем, который вел классовую борьбу против захватнической Российской империи. Однако по окончании Второй мировой войны все постепенно изменилось. Глава Советского Союза Иосиф Сталин в мае 1945 года поднял тост в честь великого и победоносного русского народа – после этого началась русификация советской политики, историки на это ответили очень быстро. Имам Шамиль из народного героя сразу превратился в британского и турецкого ставленника (в 1953 был издан сборник документов под названием "Шамиль – ставленник султанской Турции и английских колонизаторов". – Прим.). Российская империя из колонизатора превратилась в носителя культуры, который принес с собой цивилизацию всем не совсем развитым народам.
Позже появился тезис о братстве народов, а в 1991 году начался всплеск антиимперских исследований. Люди стали находить в архивах серьезные документы, которые показывали, что "братство народов" – это полная ерунда. Об этом выпускали книги и статьи, но в 1999 году пришел к власти Владимир Путин, и снова начался тезис про дружбу народов: празднование 1000-летия единения мордовского народа с народами Российского государства, 400-летие присоединения калмыков и прочее. И сейчас это продолжается. Так что очень тяжело говорить, что история в России независима от государства и были какие-то самостоятельные школы.
– Если сравнить, в чем тогда особенности американской школы изучения Кавказа и конкретно Кавказской войны?
– Мне пришлось быть студентом советской школы, как и вам. Я учился в Калмыцком университете, одном из самых захудалых университетов в советские годы. Я туда попал, потому что в паспорте был записан евреем, хотя об иудаизме я ничего не знал. В крупные университеты с такой национальностью было поступить невозможно, многие уезжали в провинцию. Я не могу сказать, что воспитан в советской [исторической] школе, так как больше занимался филологией, чем историей. Но последнюю очень любил и ходил на курсы, хотя преподаватели это не приветствовали.
Мы привыкли думать: вот пришли русские, а вот были местные. Но процесс был гораздо сложнее
Если говорить про разницу, то для российских и советских историков всегда существовали идеологические рамки, куда они должны были вписываться. Они есть в любых культурах, в любых странах и их тяжело избежать. В СССР и России всегда была цензура, потому и подходы, и описания событий всегда как-то отличались в зависимости от времени их написания.
В своих работах я хотел показать, как к взаимодействию с Российской империей относились народы, которые были ею покорены. Поскольку эти народы не всегда владели письменностью, то основным источником информации были отчасти только российские документы. Но существуют источники религиозные или коммерческие – в них можно найти точку зрения местных обществ, их лидеров. Без этого понять историю экспансии российской империи и завоевания народов невозможно.
– Когда вы занимались вопросом колонизации Кавказа, какие документы или книги вы считали беспристрастными?
– Все началось с того, что я нашел прекрасный документ – "Этнография и история Кавказа. Исследования и материалы", который напечатал известный советский этнограф Марк Косвен. Когда я столкнулся с этим источником, я сразу для себя определил, что об этом нужно писать.
Главный герой документа – Семен Атарщиков, поручик российской армии (1830–1840-х годов) чеченского происхождения. Его отец был отдан заложником (аманатом – в историческом значении заложник, переданный в обеспечение выполнения какого-либо соглашения между воюющими сторонами. – Прим.) в Российскую империю.
"Ахульго". Франц Рубо
Атарщиков родился в казацкой станице недалеко от границы с Чечней. Отец отправил его пожить в свою родную деревню, следуя старым традициям кавказских обществ (аталык – обычай, по которому ребенок для воспитания передается в другую семью, чаще всего другой национальности, а затем возвращается к своим родителям. – Прим.). Атарщиков жил у своего рода отца-воспитателя с 8 лет до 16 лет, изучал арабский и чеченский языки, ислам, у него появились друзья. В 16 лет он вернулся домой, его записали переводчиком в российскую армию. В годы войны на Кавказе он понял, что на одну половину чеченец, а на другую – русский офицер. Он сочувствовал местному населению, но должен был исполнять свой долг. Потом у него произошел надлом, и Атарщиков дезертировал из российской армии.
Меня очень заинтересовал этот сюжет, потому что он был типичен для Кавказа. Мы привыкли думать: вот пришли русские, а вот были местные. Но процесс был гораздо сложнее. Были люди, которые не по своей воле попали в Российскую империю, а потом принимали решение уйти к истокам.
Есть книга Владимира Лапина "Армия России в Кавказской войне XVIII–XIX веков". Она вышла в 2008 году, ее совсем не затронула путинская цензура. Она основана на больших архивных материалах и не архивных работах. Там хорошо показаны все военные кампании, которые проходят на Кавказе. Он говорит о двух миллионах погибших ради того, чтобы Россия смогла присоединить к себе четыре миллиона человек на Северном Кавказе. Типичная история Российской империи и России – присоединение земель ценою огромных жертв, не считаясь с людьми. Присоединение условное, потому что люди оставались враждебными, но было важно сказать царю, что вот, мы присоединили земли. Как и сегодня.
– Могли бы вы назвать в качестве важных источников в своей работе кого-либо из американских ученых?
– Есть интересные личности. Например, Чарльз Кинг, который написал большую работу по Кавказу (The Ghost of Freedom: A History of the Caucasus. – Прим.). Есть книга Томаса Бёрда, он написал про историю терских казаков, связанную с отношениями с чеченцами, кумыками и другими кавказскими народами. С этой книгой есть некоторые проблемы, но она одна из немногих, посвященных этому региону. По истории Кавказа XVIII–XIX веков в Америке работ очень мало.
– Какую ошибку, на ваш взгляд, совершили горцы во время Кавказской войны? Почему не смогли ее выиграть?
– Это ошибка, типичная для всех народов, не объединенных в национальное государство, – разрозненность. Имам Шамиль пытался и на какое-то время сумел объединить часть северокавказских народов (Имамат Шамиля в 1840–1859 гг. – теократическое исламское государство на части северо-восточного Кавказа. – Прим.). Но длилось это недолго. С одной стороны, сложно завоевать тех, кто разрознен, с другой стороны, им самим тяжело сопротивляться.
Флаг Республики Адыгея
Было и внешнее влияние, которое никак не определяло общую ситуацию: например, британские агенты, которые помогали местному населению на северо-западном Кавказе. Их было немного, но они создали первый флаг для горцев. Есть различные версии авторства данного флага, но одним из его создателей принято считать британца Дэвида Уркварта (является официальным флагом Республики Адыгея. – Прим.).
– Как вы относитесь к термину "Кавказские войны"? Или вы придерживаетесь классического названия "Кавказская война"?
– Я не вижу особого различия. Без сомнения, Кавказских войн было много, но если кто-то хочет определить по-другому и сказать, что это была одна Кавказская война – пожалуйста.
– Можно ли говорить о колонизации как о едином процессе? Или она была для каждого региона своей?
– В России часто путают термины "колонизация" и "колониальность". Колонизация – это приход из России народов для поселения в определенной местности, процесс в XIX веке. Если говорить об этом, то, конечно, были разные динамики, которые зависели от местности и географического положения. После переселения черкесов в Османскую империю, на северо-западный Кавказ пришли казаки – в основном украинские, запорожские казаки. В определенных местах центрального Кавказа российская политика предусматривала заселение армянами и грузинами. Мусульман они пытались отделить и выселить подальше. Ну и на северо-востоке Кавказа были другие тенденции.
Если говорить о колониальности, то процесс шел за счет новой колониальной элиты – представителей местных народов, которые добровольно или недобровольно отдавали своих детей для воспитания в Пажеском корпусе в Петербурге (престижное военно-учебное заведение Российской империи. – Прим.) или в других местах. Потом они возвращались домой и зачастую становились прекрасными посредниками между колониальной империей и своими народами. Хотя психологический разрыв всегда присутствовал, никто не мог знать, какой выбор сделает тот или иной воспитанный империей горец.
– Есть ли какая-то статистика по этим людям, которых брали в аманаты, а потом присылали на войну против собственного народа?
– Нет, к сожалению, я таких цифр не видел, думаю, их и нет. Никто в Российской империи не интересовался такой статистикой.
– Можно ли доверять существующим данным о потерях в Кавказской войне?
– Потери трудно оценить. Грубо говоря, данным из России никогда нельзя было доверять, сейчас тоже. Командование армии всегда занижало цифры, плюс большая часть людей во время Кавказской войны погибла от болезней, не от военных действий.
– Как относиться к российской интеллигенции, которая воевала на Кавказе? Днем воевали – вечером писали стихи и романы?
– Это очень хороший вопрос. Эта интеллигенция могла быть против самодержавия, как известный поэт Александр Пушкин. Но в то же время она оставалась проимперской. В XIX веке почти нет писателей (за исключением тех, кто уехал на Запад, как Тургенев, или Льва Толстого с его "Хаджи-Муратом"), которые были бы против империи. Российский имперский национализм был присущ большей части российской интеллигенции в XIX веке. В других империях (например, Британской), многие интеллигенты также поддерживали колониализм. Просто западные страны были демократическими, поэтому там существовали и другие мнения.
Большинство поддерживало имперские амбиции, но в России это было обусловлено и невозможностью их осуждения
В 1780-х годах в парламенте Великобритании прошли дебаты, в ходе которых англо-ирландский политик Эдмонд Бёрк осудил поведение британского наместника в Индии Уоррена Гастингса. Тот брал огромные взятки, допускал злоупотребление властью, плохо относился к местному населению. И Бёрк победил! Такого не могло быть в России. Не было ни парламента, ни свободы дебатов.
В 1820-х годах дипломат, поэт и прозаик Александр Грибоедов предложил создать эквивалент Российской коммерческой компании в Грузии, чтобы более эффективно эксплуатировать ресурсы Грузии. И что случилось? Послали его предложение рецензенту, который был генералом армии, и он сказал: как же так, мы отдали свою кровь за завоевание Грузии, а он хочет основать коммерческую компанию! Осудил проект Грибоедова, его отклонили.
Карта Кавказского края, 1868 года
Поэтому нужно помнить, что большинство людей поддерживали имперские амбиции, но в России это было обусловлено и невозможностью их осуждения. В России до сих пор не понимают или не хотят понимать и отказываться от колониального наследия.
Я люблю приводить простой пример. Олимпиада в канадском Ванкувере в 2010 году, которая начинается с танцев и сцен местного населения. Речь идет об аборигенах, которые там жили до XIX века, задолго до прихода белых колониалистов. И сравните с этим открытие Олимпиады в российском городе на Кавказе, Сочи, четыре года спустя. Там не было никакого упоминания о местном населении, несмотря на то что произошел геноцид черкесского народа. Ни на Олимпиаде, ни сейчас российские власти не хотят этого признавать и об этом говорить.
– В чем разница в завоевании степных народов с тем, что происходило на Северном Кавказе?
– Со степными народами было намного тяжелее бороться, потому что они постоянно передвигались. Покорение началось в начале XVIII века, когда у России появилась легкая артиллерия, которую она могла вести в степь и картечью стрелять по надвигающейся кавалерии. Россия создавала фортификационные линии, которые она постепенно передвигала. А за ними шла война крестьян.
На Северном Кавказе Россия также создала Кубанскую фортификационную линию, которая не позволяла кубанским ногайцам вторгаться на север, в покоренные Россией земли. Была и более стратифицированная система (элита, крестьяне). Вбивать клин между ними было проще, чем среди эгалитарных кочевых народов.
***
Для тех, кто хотел бы подробнее ознакомиться с обсуждаемыми вопросами в подкасте, рекомендуем работу: Горький выбор: Верность и предательство при завоевании Россией Северного Кавказа. Издательство Корнельского университета, 2011. (Bitter Choices: Loyalty and Betrayal in the Russian Conquest of the North Caucasus. Cornell University Press, 2011)