"Поля боев были усеяны трупами россиян". Ичкерийский офицер – о войне за Украину

На фоне войны в Украине обострилось противостояние между властями Чечни и сторонниками независимости республики, которые сражаются против российских войск. 12 октября стало известно, что в Грозном возбудили уголовное дело в отношении бойца Отдельного батальона особого назначения (ОБОН) непризнанной Ичкерии, воюющего в составе интернационального легиона Украины. До этого глава Чечни Рамзан Кадыров обещал заплатить за информацию о местонахождении командиров двух ичкерийских подразделений.

Зумсо Амаев

Зумсо (Хаваж) Амаев – заместитель командира ОБОНа, подполковник вооруженных сил Ичкерии. Ему 42 года, он родом из Итум-Калинского района Чечни. Когда в республике началась война, он был подростком и не успел закончить школу. В 2013-2014 годах уже опытный полевой командир участвовал в боевых действиях в Сирии против поддерживаемых Россией войск Башара Асада.

РФ много лет преследовала Амаева через Интерпол. Розыск продолжился даже после того, как в 2016 году он получил статус беженца в Европе. Но в сентябре этого года юристы базирующейся в Европе чеченской правозащитной ассоциации "Вайфонд" добились удаления данных Амаева из розыскной базы. За несколько месяцев до этого он приехал в Украину для участия в обороне страны.

В интервью сайту Кавказ.Реалии Зумсо Амаев рассказал о военном опыте в Чечне и Сирии, сражениях с российской армией в Украине и планах ичкерийских сил на будущее.

— Чем вы сейчас занимаетесь в Украине?

— Сейчас мы тренируемся на полигоне. Прежде чем начать боевые выходы, необходимо подготовиться, присмотреться, пристреляться, изучить местность, учесть все детали. Погода нам пока благоприятствует, дожди небольшие. Если пойдут сильные дожди, дороги размоет, будет сложнее. По сравнению с чеченской здесь просто "пятизвездочная война".

— Как давно вы воюете?

— С начала первой чеченской войны у меня не было спокойной жизни. Мне приходилось прятаться, я подолгу жил в горах, иногда возвращался домой. Вся моя молодость прошла в горах и на войне. В юности я уже умел стрелять из автомата. Все мое "богатство" умещалось в одном рюкзаке: еда, боеприпасы, смена одежды.

Я всегда был сторонником независимости Ичкерии, впитал эти идеи в семье. Для нас это очень чувствительная тема. На протяжении многих поколений в чеченцах живет тяга к свободе и передается по наследству. В первую [чеченскую] войну нога русского не ступала в горные районы. Итум-Калинский район не захватывали.

Вторую [чеченскую кампанию российские войска] начали с гор и равнин одновременно, со всех сторон. Отовсюду забросили десант, зашли к нам сразу из Дагестана, Осетии, Ингушетии. Нас бомбили самолеты и вертолеты, у нас почти не было оружия, не было ракет.

К началу второй войны у нас в структуре руководства войсками уже все было налажено, ополчение распределено по секторам. В 2003 году я вступил в ряды армии Ичкерии и провел в ней девять лет. Еще с первой войны работала устойчивая связь между районами. Нами руководили те же командиры.

Российские войска ордами шли на нас, а у нас не хватало мощи, только маленькие группы по 40-50 или 80 человек. Нам приходилось вычислять слабые точки противника и давить на них. Мы не могли удержать линию фронта, оборонялись, отходили, перемещались.

— С чего все началось?

— В 2003 году, когда я был еще салагой и только учился воевать, командующим нашим фронтом был Доку Умаров (бывший лидер запрещенной в России организации "Имарат Кавказ" , в США признан террористом. – Прим.).

На март был назначен референдум о присоединении Чечни к России. Дока в то время был командиром в нашем районе. Он готовился выступить против референдума. Собрал группу для засады и нападения на военную машину. В группу должен был входить гранатометчик, а его не было.

Видит, что я с автоматом хожу. Подозвал меня и спрашивает: "Ты из ружья стрелял?" А я с детства умел из ружья стрелять. Я говорю: "Конечно, могу". И Дока тогда дает мне гранатомет и говорит: "Я уверен, что ты с этим справишься".

А я в ужасе! Я же никогда в жизни из него не стрелял, даже в руках не держал. Но он убедил меня взять оружие.

Я боялся, что не выполню задание. От меня требовалось подбить российский бронетранспортер, который подбирал военных по дороге на участок. Я должен был выстрелить по нему. В итоге я выстрелил дважды. Оба снаряда попали в люк, почти "в десятку".

— В какой момент у чеченского сопротивления иссякли силы?

— Воевать становилось все сложнее. Мы не могли долго оставаться на одном месте, нас быстро находили и окружали превосходящими силами. Запасов всегда не хватало.

Оглядываясь назад, я удивляюсь, как мы вообще там выжили. Самое тяжелое – приходилось постоянно прятаться от людей, даже от знакомых. Днем нельзя было приходить в село, чтобы не попасть в руки врагов. Я всегда должен был быть настороже.

Помимо внешней опасности появился раскол среди чеченцев. В начале двухтысячных часть окружения [президента Аслана] Масхадова перешла на сторону России: Ямадаевы, Хамбиев.

Я продвигался по службе и стал командиром сектора. Война превратилась для нас в партизанскую. Я был неплохим партизаном. Нам приходилось действовать уже совсем небольшими группами по 10-12 человек. Это был "потолок" численности к середине 2000-х. Брать с собой больше людей на боевые выходы означало бы снижение маневренности и повышение рисков. Большим составом и наступать, и уходить намного сложнее.

Летом мы этими группами атаковали российских военных, а они оборонялись. Зимой они нам дышать не давали артиллерией. Тем не менее мы нанесли большой урон противнику. Сам я ни разу не был ранен. Удивительно. За все время ни одного боевого ранения, даже царапины. Даже в упор в меня стреляли, но ни одна пуля не попала.

За мою бытность командиром в нашем секторе сменилось три состава бойцов. Первых почти не осталось, выбили. Пришли новые. Два-три года, их тоже не стало. Молодежь поубивали. Одновременно с этим российская армия стала тиранить мирное население: убивали, похищали, разоряли дома. Жители сел почти перестали нам помогать.

Стало очень трудно со снабжением, мы едва умудрялись добывать себе еду. Экспедиции за провиантом стали для нас не менее рисковыми, чем боевые операции. Те, кто нас поддерживал, тоже рисковали жизнью.

— Что стало с вашими родными?

— Во второй половине двухтысячных кадыровцы стали сжигать дома тех, кто поддерживал нас. Каждое разрушение широко освещали по телевидению. Сожгли наши дома в селе и в горах, где у отца были пчелиные ульи. Наш участок тоже сгорел. Глава района открыто сказал, что дома готовятся сжигать. Спасаясь, мои родственники ушли оттуда. Мама и младшие братья перебрались в Шелковской район.

В 2006 моих родственников очень сильно преследовали. Даже моего младшего 13-летнего брата кадыровцы привязали к дереву, прикрепили к нему гранату и требовали, чтобы он выдал меня. Другого моего брата забрали и очень сильно прессовали.

Мама и братья в 2007 году покинули Чечню. Мою жену тоже забрали и целые сутки пытали током, били ее. Жена выехала из России в 2010-2011 годах. До этого три года она тоже была со мной в горах. Это музейная редкость, но такое было.

Потом мои близкие переехали в Германию. Я оставался и продолжал сопротивление как мог до 2012 года.

— Как вы покинули Чечню?

— Я поехал в Грузию по делам, чтобы вскоре вернуться и продолжить воевать. Мне надо было встретить боевых товарищей. Мы перебрались через горы нелегально, но остановились и жили вполне открыто в Тбилиси. В тот год в Грузии были выборы. К власти после Михаила Саакашвили пришел пророссийский президент. Из-за напряженной обстановки нам с товарищами не удалось вернуться домой.

Тогда мы двинулись в Турцию, а оттуда – в Сирию. Это был тяжелый путь и тяжелый год в Сирии. Хочу отметить, что я никогда не имел отношения к [террористической организации] ИГИЛ. Это было страшное время. Чеченцев активно вербовали туда и многие подались в Сирию. Их лидеры записывали убийства людей на камеру и показывали всему миру. Они больные люди. Мы выступали с повстанцами против Асада, которого поддерживал Путин.

В 2014 году я выбрался из Сирии и попал в Грецию. На одном из островов, где я прятался, меня поймали пограничники, приняв за сирийского беженца. При этом я чуть не утонул в море. Когда разобрались, были в шоке: что здесь делает чеченец? Точнее, два – я был с товарищем. Из-за национальности полицейские стали еще тщательнее выяснять, откуда мы сбежали, и кто нас ищет. Взяли отпечатки.

За незаконное пересечение границы меня отправили отбывать срок в два года в греческой тюрьме. Греки разобрались и объявили, что Россия уже давно ищет меня через Интерпол. Я не имел об этом ни малейшего понятия. У меня не было российских документов. И никогда не было страха преследования. Я не сделал ничего плохого, никого не боялся и не прятался. Греки хотели насильно отправить меня в Россию, но медлили с процедурой экстрадиции. Сначала должно было пройти два заседания суда, потом организация передачи.

В знак протеста против высылки в Россию я резал себе вены. Но мне не удалось пораниться всерьез. Я десять дней держал голодовку. Тюремщики поняли серьезность моих намерений и отправили меня в тюрьму вместо России.

К тому времени часть моей семьи была в Польше, и я стал просить через адвоката предоставить мне право на воссоединение. Греческая сторона была уверена, что польские пограничники меня не примут. Но после двух лет греческой тюрьмы, в 2016 году, меня действительно передали Польше. Там меня хорошо приняли.

Когда я увидел доброе и справедливое отношение к себе в этой стране, я подумал, что это самый хороший народ на земле. Какая бы структура меня ни опрашивала, все вставали на мою сторону. Польша защитила меня от России, дала мне статус беженца.

В России мне бы грозила смерть. Против меня возбудили восемь уголовных дел, меня ждали три пожизненных срока по разным обвинениям и еще плюс 25 лет тюрьмы.

Даже в Европе мне очень сильно мешал розыск Интерпола. Я боялся ездить куда-либо. Даже в Польше, когда меня останавливали, меня забирали в отделение, потому что Интерпол это серьезно. Проверяли пару часов, потом отпускали. Но даже статус беженца не защищал меня от таких проверок.

— Когда вы приняли решение ехать в Украину?

— В 2014 году, когда Россия напала на Украину, бригадный генерал Ичкерии Иса Мунаев создал батальон имени Джохара Дудаева. Я хотел перебраться в Украину и воевать вместе с ним. Но это оказался далекий и длинный путь. Перед предоставлением мне статуса беженца шли суды, я год был под стражей. Потом занимался делами, семьей, работал в охране, жил жизнью обычного обывателя.

В марте 2022, когда в Украине началась большая война, я приехал. Я попал в батальон имени Шейха Мансура, затем перешел в новый [— в ОБОН]. Наши основные силы были в Броварском районе под Киевом. Российские войска были везде разбиты под Киевом. У них был очень четкий расчет, но они не думали, что получат такой сильный отпор. Контактных боев почти не было. Их разбивали "байрактары" (турецкие беспилотники. – Прим.) и поля боев были усеяны трупами россиян.

— Почему в Украине появляются чеченские батальоны?

— Думаю, чеченские батальоны, воюющие в Украине, можно назвать гвардией Ичкерии. Мы хотим собрать значимую силу для освобождения нашей родины. Сейчас мы активно набираем бойцов. Есть много желающих. Над этим приходится серьезно работать совместно с украинской разведкой. Все действия координируем с ними.

Желающие присоединиться к батальону должны пройти проверку в Украине, а мы их проверяем со своей стороны. Выясняем о них информацию через их родственников и знакомых. Среди чеченцев друг о друге можно все быстро выяснить. Я знаю в Европе все о людях, приехавших из моего села. Кто как живет, у кого сколько детей. Ты можешь у любого в селе попросить: "Пробей мне этого человека", и он обязательно все узнает очень быстро.

Мне трудно в незнакомой местности. Надо привыкать, входить в боевую обстановку. Я не украинец, невозможно быть незаметным среди местных. Приходится приспосабливаться к другим масштабам страны. Чечню можно за два часа проехать насквозь, а в Украине я за два часа в соседнюю область не доберусь. Тем не менее я чувствую себя счастливым. Здесь ты с врагом почти на равном положении.

— В отличие от Чечни?

— Да! Там не было ни дня спокойствия. Кадыровцы, власти – всегда тебя что-то унижало. Они давили нас со всех сторон.

В обществе тоже тебе не давали жизни. Должно же быть уважение к своим боевым врагам, но у россиян этого не было. Если ты так отчаянно обороняешься с одним автоматом, против танков и самолетов идешь, как можно через это переступить, мучать твоих родных? Они даже яды против нас использовали!

А здесь я очень счастливый. Стоит линия фронта, серая зона между нами. И я думаю: что же вы как раньше на нас не идете? Но не идут, сидят плачут у себя в окопах. Очень сильно жить хотят.

***

Дело Зумсо Амаева и отмену его розыска через Интерпол сайту Кавказ.Реалии прокомментировал представитель правозащитной ассоциации "Вайфонд", пожелавший остаться неназванным.

"Основанием для удаления данных нашего доверителя из базы Интерпола стал его статус беженца в Польше. Он военный и воевал с Россией, он это признает. Комиссия по контролю файлов международной полиции не разбирается в тонкостях биографии, это не судебная инстанция. Они оценивают, угрожают ли человеку пытки и убийства при экстрадиции в запросившую его страну. Если да, то высылать запрещено, поэтому и находиться больше в международном розыске он не может. Мы опирались на это", – заявил собеседник.

По его словам, Россия запрашивает своих военных противников из числа чеченцев как криминальных преступников уже много лет и будет продолжать так делать.

"Конечно, представители России не признают, что преследуют по политическим мотивам. Своим противникам и критикам российский режим приписывает мошенничество и обвиняет в бытовых преступлениях. Например, пишут, что такой-то украл 20 тысяч рублей или подрался в ресторане", – рассказывает представитель "Вайфонда".

Чтобы защититься, разыскиваемый должен указать, что занимался политической деятельностью, выступал против властей, воевал или был в оппозиции, продолжает правозащитник.

"Следует аргументировать, почему обвинения сфабрикованные, а мотив преследования – политический. Если какая-то страна признала его беженцем, это тоже считается доказательством", – указал собеседник корреспондента Кавказ.Реалии.

В международном сообществе Чечню не признают стороной конфликта с Россией, отмечает сотрудник "Вайфонда". А в связи с тем, что в республике в 2003 году прошел так называемый референдум о присоединении к РФ, сторонники независимой Ичкерии считаются незаконными вооруженными формированиями, а чеченские войны – внутренним конфликтом.

Поэтому Интерпол по-прежнему принимает запросы на розыск тех, кто тогда воевал с армией России. Но он обязан действовать в рамках всеобщей декларации прав человека, это указано в его Конституции.

Если экстрадиция грозит человеку нарушением его базовых прав, ее нельзя допустить, что бы он ни сделал в прошлом. В ряде европейских стран российские запросы игнорируют, особенно после начала войны с Украиной, подчеркивает представитель "Вайфонда".

"Полиция любой страны, видя запрос в Интерпол, может счесть его необоснованным и сообщить человеку о розыске. Его не обязаны задерживать и высылать. Эта информация носит рекомендательный характер, это просьба о сотрудничестве. Никто не обязан реагировать так, как хочется России. Сейчас, когда весь мир знает, что Россия это агрессор, запросы в Интерпол от нее могут игнорировать многие страны. Но беда в том, что полиция Германии копирует информацию о человеке из кейса Интерпола в Шенгенскую информационную систему. Хотя официальные лица должны принимать меры, проверять правомерность запроса", – отмечает собеседник.

Информация, поступившая от ФРГ, всеми рассматривается всерьез, человека считают опасным и могут добавить в закрытую национальную базу любой страны.

Спецслужбы "маркируют" человека. От этой метки – в отличие от розыска Интерпола – практически невозможно избавиться и как-то обжаловать. Если какая-то страна признала человека опасным, ему не дадут в ней убежища или аннулируют вид на жительство. Следующим шагом его могут депортировать в Россию. Миграционные ведомства доверяют спецслужбам своих стран и прислушиваются к их рекомендациям. Так работает эта цепочка.

"Невзирая на войну, в Европе периодически задерживают россиян, выехавших с территории Украины. Известны случаи выдачи России. Недавно задержали по запросу РФ человека с гражданством одной из стран ЕС и поместили под стражу", – рассказал правозащитник.

Впрочем, Германия "неоднородна" в этом смысле, отмечают в "Вайфонде". Например, недавно немецкий суд запретил экстрадировать одного из доверителей организации. Было заявлено, что немецкая юстиция не верит России, поэтому о высылке человека туда не может быть и речи. То есть, если даже Германия объявила человека опасным, стоит судиться и отстаивать права.

• Группа правозащитников из России, Украины, постсоветских и европейских стран направила в Интерпол обращение с призывом отказаться от политики, способствующей политически мотивированному преследованию граждан России и других стран. Речь идет о розыске граждан через систему Интерпола по запросу России. О многих из таких людей ранее сообщал Кавказ.Реалии – это беженцы из Чечни.
• С первых дней полномасштабного вторжения в Украину в зарубежных СМИ стали появляться публикации о подразделениях армии РФ из Чечни, которые формировались под командованием главы региона Рамзана Кадырова. Западные и европейские медиа стали использовать в отношении этих формирований часто употребляемое российскими СМИ определение "кадыровцы". Сайт Кавказ.Реалии проанализировал, как известные иностранные издания освещают их действия.
• В интервью сайту Кавказ.Реалии известная чеченская правозащитница Фатима Газиева рассказала о своем отношении к вторжению в Украину, о похищении российскими военными в 2004 году, о массовых акциях протеста солдатских матерей во время конфликтов в Чечне и об их молчании сегодня.