– А это видео будет или что? – спрашивает Марк.

– Нет, конечно, – успокаиваю я его. – Никаких видео, разве что ты сам вдруг захочешь.

– Я хочу, чтобы видео, – отвечает Марк, который еще недавно прятался на кризисной квартире, спал, не раздеваясь, с документами под подушкой, готовый вскочить при малейшем намеке на опасность или отбиваться насмерть, если вдруг найдут, захотят вернуть. – Мне нечего стыдиться и больше не от кого прятаться.

Он встряхивает отросшими волосами и улыбается. Хорошая такая улыбка, теплая мальчишеская, не очень вяжется с густой бородой. На левой щеке у Марка татуировка – колючая проволока, сделал перед отъездом из страны: "Чтобы помнить, что со мной было, и никогда не возвращаться ни на Кавказ, ни в Россию".

Марк – это псевдоним. Такие правила при эвакуациях. Нужно выбрать другое имя, чтоб информация о кавказских беглецах и беглянках случайно не дошла до тех, от кого они бегут. До полицейских. До родственников.

До побега Марка звали Магомед Асхабов. Родился он в Казахстане, там же рос и учился до седьмого класса, время от времени вместе с семьей приезжая на "историческую родину". Окончательно в Дагестан семья перебралась в 2013 году.

Марк

С надписью "Россия" на спине

– Про себя я все понимал лет с 13, наверное. Но не знал, как это назвать. Думал, может, это болезнь или джинны, что я не такой, как остальные. Я не увлекался спортом и дружил не с пацанами, а с девчонками. Мама злилась, что я не люблю драться, говорила: "Какой из тебя мальчик!"

Пока не приехал в город и не познакомился с другими ребятами, думал, что я один такой в целом мире, и надеялся, что как-то само пройдет. Даже на борьбу целый год ходил. Не прошло.

После школы (в сельской нашей школе не было 10–11-х классов, я окончил девять) мне не дали поступать, куда я хотел – на музыкальное либо на педагогическое, отправили учиться на автоэлектрика. Закончил я эти курсы, пошел работать. Но не по специальности, а просто нашел работу.

Отношения дома все хуже становились, и старшая сестра забрала меня к себе, в Ленобласть, в Приозерск – маленький такой городок. Я думал, там будет посвободнее, но нет. Там зять, родственники, опять эти вот упреки, что не живешь по их принципам, носишь "немужскую" одежду. А должен надевать спортивный костюм, с надписью "Россия", ходить в кроссовках, стричься коротко.

Пожил я там немного, а потом с семьей сестры вернулся в Дагестан. Родители уже переехали в Махачкалу, но в село все же ездили на праздники.

Как-то ребята из нашего села нашли меня в инстаграме, начались издевки. Из-за этого я не хотел ездить в село. Меня насильно забирали, со скандалом. И я, чтоб не ехать, чтоб меня там не унижали, сбегал из дома и жил у друзей. Родственники приходили ко мне на работу (я устроился в салон сотовой связи продавцом), обещали – такого больше не повторится, возвращайся домой. Я возвращался. И все начиналось заново.

…Это был 2018 год, кажется. В очередной раз меня насильно забрали в село на праздник Ураза-байрам. Я не хотел никуда выходить, но мама настояла, чтобы шел с ребятами, бывшими одноклассниками. Один пацан начал докапываться насчет моего инстаграма, моей одежды. К нему подтянулись еще ребята. В общем, начали меня избивать. Я упал, меня побуцкали, но увидели, что идут взрослые женщины, и отстали. Я вернулся домой, пошел в ванную мыться. Зашла мама. Я ждал, что она испугается за меня, а может, разрешит не ездить больше в село. Но она разозлилась. Стала кричать, что я за себя постоять не могу, и так толкнула мою голову вперед, что я впечатался лбом в кафель.

Эти пацаны из села не отставали, они часто приезжали в город, знали, где я работаю, где живу. Караулили, угрожали в инста. Мой друг из Питера узнал, что происходит, написал – приезжай. Я бы, может, и не поехал, но к тому времени еще кое-что произошло.

Исправь себя или мы тебя исправим

У нас в салоне пропали сим-карты, хозяин сказал: "Звони в полицию, решай вопрос". Приехали двое в форме с оружием на ментовской машине и "работник" какой-то в гражданке на "Приоре". Мы поехали в Советское РОВД, зашли в кабинет. Этот в гражданке смотрел на мою одежду, разглядывал меня, потом стал говорить: "Может, ты сам украл карты и хочешь свалить на кого-то?" Взял мой телефон, начал проверять, увидел там переписки с парнями и стал насмехаться: "Ты че, заднеприводной?" Зашли еще двое, он им стал показывать. Потом пришел за мной хозяин салона и меня отпустили. Пропажу сим-карт никто расследовать так и не стал.

Полицейским я сразу бросался в глаза, меня несколько раз останавливали в городе, документы требовали, даже в отдел забирали. Раз забрали с другом, расспрашивали, кто мы такие, чем занимаемся, куда ходим. Оскорбляли. Заставили обняться и сфоткали нас на телефон.

В общем, я понимал, что полиция меня защищать не станет. Скорее наоборот. И когда меня изнасиловали, а потом стали шантажировать, я в полицию не обратился.

Марк-Магомед

Мне было лет 16, когда я стал переписываться с парнями в тематических группах во "ВКонтакте". Один из них – Али из Кизляра, ему года 24 было. Я скинул фотки, он скинул фотки, а через несколько дней приехал в Махачкалу. Потом еще раз. Ничего не было, мы просто гуляли. Как-то он подъехал с другом ко мне на работу, я сел к нему на заднее сиденье, и мы покатались. Сначала ездили по центру, потом стали ехать куда-то, я такой: не понял, попросил остановить, но никто не послушал. Мы заехали в какое-то отдаленное место. Тот, что сидел за рулем (он был мент, как Али сказал), смотрел, нет ли людей, а Али начал меня раздевать. В общем, ему кое-что удалось со мной сделать. Насильно. Он все снимал на телефон, но так, чтоб его лица видно не было, а только мое. Когда все кончилось, забрал мой телефон, записал номер моей мамы и сказал: "Ну, все, теперь ты от меня не отвяжешься". Так оно все началось.

Али звонил, говорил, что снял квартиру на ночь, чтоб я перевел за нее полторы тысячи и приходил туда после работы. У него был мамин номер и было видео, я ничего не мог сделать. Я приходил, он меня насиловал и снова снимал все на телефон. На третий раз Али был уже с другом. Квартиру, где они надо мной издевались, оплачивал тоже я.

Я бродил по улицам и не мог пойти домой. И никому не мог рассказать, что со мной случилось. Мне было 16. Я хотел умереть.

Али приходил ко мне на работу, забирал из кассы деньги, говорил, что будет брать, когда надо и сколько надо. Раз я попытался ему помешать, он ударил меня в лицо, повредил зуб. Через какое-то время Али сказал, что уезжает в Краснодар, но я все равно должен давать деньги. В неделю по нескольку раз приходилось переводить, всего около 50 тысяч я ему отослал.

Мама что-то заподозрила, я ведь постоянно был без денег. Как-то я оставил телефон на столе, и она увидела сообщение с сердечками от парня. Был скандал. Я поначалу обрадовался, что теперь могу ей все сказать, пытался объяснить, что попал в беду, что меня изнасиловали и теперь шантажируют. Но мама закричала, что я сам виноват, чтоб заткнулся и никому об этом не говорил.

"Ты должен заняться своим исправлением", – сказала мама. "Исправь себя или мы тебя исправим", – сказал двоюродный брат, которому она все рассказала.

Через день я, никому ничего не сказав, улетел в Питер к другу.

"Волна", наркотики и молодежная политика

В конце 2018 года я вернулся в Махачкалу и устроился в "Волну". Это такой банный комплекс у Городского пляжа, там сауна, бар. Поначалу все было нормально, работали с другом, а потом пришел новый управляющий Алим (Алим Гасанов – член молодежного парламента Дагестана и руководитель региональной общественной организации по борьбе с наркотиками и алкоголизмом "Дагестан против". – Прим. ред.).

Как-то он просит меня принести напитки в бильярдную комнату. Я еще удивился, почему меня, бармена, а не официанта, но пошел. Вхожу, а он встает и закрывает дверь на ключ. Оказывается, массажистка, которая знала про ориентацию мою и друга, нас сдала.

Городской пляж Махачкалы

В комнате кроме Алима были еще двое мужчин. Один вытащил пистолет, направил на меня, говорит: "Рассказывай все!" Говорю: "Что мне рассказывать? Ты и так знаешь".

Но ему надо было, чтоб я сам признался, может, хотел записать на телефон. Потом к нам вошли хозяин заведения и начальник охраны. Тогда только этот мужик пистолет убрал. Со мной "провели беседу", сказали, что я уволен, поугрожали, отобрали паспорт и повезли домой, чтобы знать, где я живу. На второй день написала бухгалтер, мол, приходи, мы с тобой рассчитаемся. Я пришел, жду, заходит опять Алим, звонит хозяину и включает телефон на громкую связь. И тот начинает меня оскорблять. Говорит про меня и моего друга, мол, вы такие в моем заведении работали, испортили мою репутацию, за это с тебя 100 тысяч, даем два дня.

Я говорю: "У меня нет столько денег!" Алим говорит: "Скажи родителям, что срочно нужно, или займи где-нибудь, или давай мы возьмем на тебя айфон в кредит, будешь оплачивать потихоньку". Мы поехали, но все банки отказали, слава богу.

На следующий день звонит техничка: "Мага, сиди дома, никуда не выходи". Она подслушала, как Алим клялся, что подкинет мне наркоту и посадит. А у него связи в наркоконтроле, еще постоянно видеоролики, как он борется с наркотиками в Дагестане.

И вот часов в 10–11 стучатся в дверь, типа, это соседи снизу: откройте, вы нас топите. Отвечаю: "Воду с утра никто не открывал, я один дома и еще сплю". Через минут 20 стучит уже участковый. Ему я открыл. С ним зашли Алим и еще двое, один показал удостоверение. Алим сразу меня хватает за руку, типа, пойдем. Я схватился за нож, кричу: "Не подходи! И паспорт верни мой". Алим отошел, на стол кинул паспорт. Они говорят: "Собирайся, сейчас поедем в отдел, пришло два заявления, что ты употребляешь и распространяешь наркотики".

И тут из лифта выходит моя сестра с детьми и мужем, они из Питера приехали. Зять начинает с ментами разговаривать, потом приехала мама, позвонили отцу, а дядя сразу же сообщил двоюродному брату. Тот приехал вечером, и они с зятем поехали ко мне на работу. Меня никто не стал слушать, ни про 100 тысяч, ни про угрозу подбросить наркотики и посадить. Когда вернулись обратно, вывели на улицу и избили, потом заставили звонить Алиму и непонятно за что извиняться. Брат меня побрил налысо, забрал телефон и сказал: "Поедешь с отцом в Буйнакск ставить тротуарную плитку".

…В Буйнакске я проработал месяц. А в один день дождался, когда останусь один, собрал вещи и уехал к другу. Оттуда уже позвонил маме, сказал, что со мной все хорошо, чтобы не искали, и написал правозащитникам. Мне купили билет, я опять улетел в Питер. Это была середина декабря 2020 года.

Я жил у друга, устроился на работу, мне казалось, что теперь-то все будет нормально. Но у меня была семья. И я их любил… И когда со мной связалась тетя и попросила ей помочь, то не смог отказать. Она говорила, что нужно слетать в Махачкалу, а потом назад через два дня, а ей с ребенком и вещами одной не справиться. Я сказал: "Хорошо". Это был январь 2021 года.

Прилетели мы. Тетя сказала, что нас встретят ее знакомые. Подошел человек, представился Исмаилом, пожал мне руку. Думаю, что за чувак такой приятный. Тетя начала спрашивать его, как мама, туда-сюда. В машине нас ждал еще один мужчина, Булат. Сели, поехали, и тут тетя попросила остановиться. Она вышла, Исмаил вышел с ней, а Булат внезапно пересел ко мне на заднее сиденье. Я занервничал, открыл дверь машины, хотел выскочить, и тут он взял меня на удушающий. Я кричу, у меня одна нога на асфальте, у меня даже обувь отлетела, а рядом стоят менты и никакой реакции. Дверь захлопнулась, и мы поехали.

Приковывали к двери, а на ней было написано "телефон"

Мы ехали, наверное, часа два или больше, остановились у какого-то двухэтажного здания. Потом уже мне сказали, что это реабилитационный центр "Старт" в Хасавюрте.

Меня завели, посадили на кресло, сфоткали с разных ракурсов. Потом провели дальше, пультом открыли толстую бронированную дверь, за ней была комната охраны. Заставили раздеться. Сказали трусы тоже снимать, чтоб проверить, нету ли чего запрещенного. Потом сказали одеваться. Надели наручники, и мы поднялись на второй этаж, там была спальня на 20 человек с двухъярусными кроватями. Спал я в наручниках, даже в туалет ходил в них (по имеющейся у редакции информации условия и правила в дагестанских рехабах примерно одинаковые, 16.04.2020 в сети появилось видео со сценами штурма одного из таких рехабов сотрудниками полиции, где в ходе обыска были обнаружены наручники и цепи. – Прим. ред.).

На следующий утро меня повели в кабинет, там сидел этот русский, Валерий Владимирович (Аткалиев Валерий Владимирович, сотрудник центра. – Прим. ред.). Он посмеялся: "Зачем наручники?" Сказал их снять. Спросил, что я употреблял. Я говорю, что всего два раза пробовал, какие-то ребята в клубе угощали три месяца назад. Он опять посмеялся. Сказал охраннику, чтоб мне поставили капельницу. Меня спустили на первый этаж, там была кухня огромная, две молебные, ванная, туалет и три комнаты, где люди лежали на капельнице – говорили, типа очищение организма. Капельницы ставили сами реабилитанты, врачей там не было совсем. Мне сказали, десять дней будут капать. Я думал, ага, через десять дней отпустят.

Все эти дни меня будили кушать, будили на намаз, остальное время я тупо спал. Как-то сказали: "Собирайся". Я, такой, обрадовался, думал, домой. Поворачиваю налево, в сторону выхода, а мне говорят: "Нет, не туда, а наверх". Я хотел сдохнуть на месте. Тогда я еще не знал, что пробуду там семь месяцев…

На втором этаже были кабинеты для персонала, групповые комнаты, где идут занятия, и две большие спальни, каждая на 20–30 человек. А еще я знал, что там жесткие порядки. Что там "вешают".

Еще на седьмой или восьмой день я сидел на кухне с охранником, пил чай, а в соседней палате буянил здоровый такой мужик. Ему охранники сказали: "Успокойся, слышишь? А то мы тебя сейчас повесим". Я спрашиваю: "Как повесят, он же умрет?!" Мне объяснили, типа, не так вешают, чтобы за шею. Надевают наручники, а цепочку пропускают через решетку на окне, и человек висит. Это называлось "терапия". Я спросил, за что могут повесить. Сказали, что если отказываешься молиться, кого-то заденешь, оскорбишь, грубые нарушения какие-то делаешь. Когда я потом уже пытался маме рассказать, что там пытают, она засмеялась: "Какая хорошая терапия".

Еще я видел, как люди ходят с 20-литровым кулером. Это если ты сказал "водка" или "пиво" (надо говорить только "белое" или "пенное"), тебя наручниками к нему приковывают, и ты должен его таскать. Если положишь, еще день будешь таскать. Только когда молишься и кушаешь, можешь положить.

Если просишь звонок, тебя наручниками пристегивают руки к пластиковой двери, на ней написано "телефон", и ходишь с этой дверью. Если грубое нарушение, дают таскать батарею, аккумулятор. Если просишь таблетки (а у меня очень сильно болели зубы и я просил), смеются: "Колеса" тебе?" И пристегивают к рукам автомобильные колеса.

Еще бывали "дни заново". Если после отбоя в палате кто заговорит, то никакого сна, а подъем, гигиена, зарядка – и так по кругу.

"Я безответственный сорняк..."

Распорядок в центре был такой: в 5–6 часов утра все встают на утренний намаз, одеваются и строятся в коридоре. Всех пересчитывают, потом группы идут по своим молебным. Делают омовение, намаз и опять идут спать. Дежурные в туалете убираются и ложатся после всех. В 7:50 подъем.

В 8:00 зарядка на 20 минут. Потом 20–25 минут "медитация" – слушали Коран через ютуб либо один из нас читал. Иногда какой-то мотивирующий ролик ставили, расслабляющий: ложитесь там, закройте глаза, вздохните – вот это все.

Час на "гигиену". Одна ванна, два туалета и два места для омовения. И 40–50 человек должны были успеть "сделать гигиену". Если опоздать на минуту, вся группа пострадает.

После "гигиены" – завтрак. Каша на воде, хлеб, кусок масла, чай, иногда с сахаром. Ни вилок, ни ножей не было, только ложки. После завтрака из кухни никто не уходит, пока ложки не посчитают. Еще до меня, говорят, был случай, когда парень черенок у ложки отломил и проглотил, чтобы оттуда вырваться. Его увезли в больницу, и он в центр не вернулся.

После завтрака для всех, кроме дежурных, утреннее собрание. Каждый должен написать на доске имена двоих, кто допустил оплошность, что-то нарушил. Ты должен стукачить на двух людей каждое утро. Они говорили, что так не бывает, чтобы никто ничего не нарушил, если ты не заметил, значит, саботируешь и будут "последствия".

У кого-то "последствия" что-то таскать, аккумулятор тот же, у кого-то "писанина". По 50-100-200 раз будет писать: "Я безответственный сорняк, если буду относиться к ответственности безответственно, то сдохну как сутулая собака у обсосанного забора между ног у своей соигольницы". Все идут спать, а у кого есть "последствия", то те после отбоя пишут. Останавливаться нельзя, могут "повесить".

После обсуждений уборка. Назначался "хозяин дома", он решал, кто где будет убираться, и через час принимает работу. Принимают очень жестко, по полу ватной палочкой проводят, есть ли пыль. По батареям, сзади батарей. Если в трех местах нашли волос, уборка не принята. А за это тоже ночью пишем.

После уборки намаз и обед. Обычно суп. На него выдавалась половина курицы. Это на 50–60 реабилитантов и 10–15 охранников, они часто ели с нами.

Они могли покушать, когда хотят. До нас, после нас. Если было место, могли с нами сесть. К ним мы должны были обращаться по имени отчеству и на "вы" – Исмаил Магомедович и Булат Увайсович (это те, кто за мной приехал в аэропорт), Адам Арсланович, Арсен Гаджимурадович. А они нам кричали: "Эй, ты, иди сюда!"

После обеда – МПГ, малая психологическая группа. В кабинете терапевт сидит за столом, а мы на полу. Первое задание – написать про "потери" твоей жизни из-за алкоголя или наркотиков. Там был пацан-игроман, он вообще не употреблял. Но ему сказали, что надо про алкоголь или наркотики, или будет писать до утра. Тебе дали задание, его надо заполнить – или будешь страдать.

После МПГ были послеобеденный намаз и чтение Корана на арабском. Смыслу не учили, просто читать правильно. Включали лекции по исламу. Там же из меня изгоняли джиннов. Приходил чувак с большой бородой, ходил вокруг, дул на меня и читал Коран. Я лежал с закрытыми глазами, а потом меня пробило на смех. Он сказал, что это признак джиннов, и прописал "лекарств" на пять тысяч. Как потом я узнал, их покупала мама.

О моей ориентации никто ни разу не заговаривал, но и Валерий и другие стопудово знали, почему я в центре оказался. Тем более привезли меня в красном костюме спортивном, с браслетом, с длинными волосами. Пришлось отпускать бороду и грубо говорить, но все равно поначалу смотрели так, что пипец.

Только русский

Весь список правил я увидел, когда меня подняли на второй этаж. Если два человека близко подсаживаются и начинают шептаться, им ставят замечание – саботаж, могут планировать побег. Везде камеры: если ты на что-то жалуешься, узнают и накажут.

Если много выпендриваешься, дают высокую корону из картона, ею нельзя касаться потолка, дверей. Если коснулся, охранники фиксируют и еще день добавляют. Все ходят босиком, только охрана может носить тапочки.

Еще нельзя говорить на родном языке, только на русском. Если сказал слово на чеченском или аварском, завтра ты говоришь на индийском или французском. Если знаешь какие-то слова, повторяешь их или молчишь.

Если захотел в туалет или воды попить, выглянул из палаты – будешь до утра писать. Нужно высовывать руку из двери и ждать, пока подойдет охранник, просишь у него разрешения.

Была еще "молчанка", не помню за что. Это когда запрещают разговаривать. Можешь 2–3 дня молчать, как решит консультант.

Если двое ссорились, им надевали наручники. Они в туалет ходят вместе, кушают вместе, спят вместе. Был случай, когда на всю группу надели наручники, продели сквозь них толстую веревку, все ходили и спали вместе. Отодвинули кровати, кинули матрасы и спали на полу. Захотелось кому в туалет – вся группа поднималась и шла с ним.

Ночью спали не все. Кто-то писал, а кого-то вешали…

В основном вешали после отбоя, с 12 ночи до 8 утра человек висел. У меня нарушений мало было, я очень старался и меня сделали "волонтером". То есть я мог наказывать, делать замечания, смотреть за тебя, кого повесили. В этот период в спортзале висело трое ребят. Нужно было все время смотреть, в порядке ли они, давать воду. Тех, кто тихо-мирно висел, быстро снимают, а если кто громко орал, рот затыкают тканью и сверху скотчем. Из Пятигорска был один молодой мужчина, вот ему рот заклеивали, он очень сильно орал.

Иногда висящий просился в туалет, а ему говорят, мы заманались тебя снимать и обратно вешать! И у многих бывало, что штаны намокшие.

Это все они в своем инстаграме не показывают. И родственники, когда приезжают, за бронированную дверь их не пускают, водят только там, где кабинеты и люди в белых халатах. А эти люди не врачи, а такие же реабилитанты, а халаты для вида.

Как подвешивали беременную

В центре девушки тоже были. О первой особо ничего не помню. А когда я уже четыре месяца там пробыл, привели вторую, Марьям. Она очень шумела, плакала. Валерий Владимирович позвал меня, чтоб я ей все объяснял, хотя пацанам с девушками там нельзя контактировать. Она сказала, что хозяин центра Батархан Салгиреев – ее двоюродный дядя. Ее привели за употребление аптечных препаратов, сначала муж бил, в подвале держал, а после развелся, и она попала сюда.

Вторая девушка, Раисат, кажется, была в хиджабе. Оказалось, она беременная, но ее тоже приковывали к колесу, хотя оно тяжелое. Раз она с Марьям подралась, и ее "повесили". Я слышал крики, а когда дверь в спортзал открыли, увидел, что она висит. После этого у нее начались какие-то приступы, ее постоянно забирали куда-то. А однажды больше не привезли.

Плохо становилось многим, а врачи к нам не приходили. Очень редко персонал давал обезболивающее, кеторол. Всегда кеторол. Если тебе совсем уже плохо, звонят родным, и если они заплатят 5 тысяч, везут в больницу. Скорую же нельзя вызвать, она спалит их заведение. А чтоб тебя отвезти, нужны охранники, и они хотят денег. Там были эпилептики – когда начинались приступы, мы им сами помогали.

Раз в месяц разрешали звонить домой, говорить можно было только на русском. Нельзя было рассказывать, что внутри происходит, нельзя было жаловаться спрашивать, когда тебя заберут.

Ложки, осколки, побеги и "соза"

Какие бы проблемы у человека ни были, в центре говорят, что все от алкоголя и шайтана. Валерий утверждал, что если даже человек один раз выпил, он зависимый.

Меня за хорошее поведение три раза "повышали" до волонтера, это значит, тебе дают тапочки, рацию, и ты надзираешь за остальными. Некоторые волонтеры такие потом оставались в Центре работать. Становились кураторами или шли в охрану, уже за деньги, как работа нормальная это была. Но меня все три раза возвращали обратно в группу, я был недостаточно жесткий, например, я отказался вешать девушку. Ее все равно повесили, а меня назад в обычные реабилитанты. Волонтерам надо было быть жесткими, подкалывать, унижать, а я, как они говорили, "созничал", "проявлял созу", а это слабость. Потом кто-то сказал, что, может быть, "соза" это от слова "созависимость". Но в центре тебе никто слова не объясняет, ты сам на своей шкуре быстро понимаешь и "созу", и "последствия".

Как-то поступил в Центр один амбал, огромный такой. Никого не слушался, всех посылал, мог не встать на намаз. Они пришли, когда он спал, взяли его с четырех сторон и повели, повесили. У него случился приступ, он стал задыхаться (потом говорили, что у него рак), его сняли, положили, дали воду, привели в себя. И опять повесили. Пару раз повесили, и он стал всех слушаться.

Помню, мы сидели на мероприятии, а из коридора звук, будто что-то разбилось. Оказалось, один парень сорвал грамоту в рамке (они там висели по стенам), разбил стекло, порезал себе руки, хотел вскрыть вены. Ему перевязали руки и повесили его.

Другой, я уже говорил, сломал ложку и черенок проглотил, чтоб его оттуда забрали. Его увезли, что с ним было, не знаю.

А некоторые сбегали. До меня один (он был сидевший, из тюрьмы тоже убегал) сбежал, когда его повесили. Вывихнул себе большие пальцы, чтобы руки прошли через наручники, потом вылез на крышу и оттуда по трубе спустился. Такой красавчик.

Двое уже при мне сбежали, Аскер и Абдулла. Аскер (у него была пятая реабилитация от наркотиков) притворился, что сильно болеет, ему дали комнату на первом этаже и разрешили закрывать дверь. А он расшатывал решетку на окне. Второй, Абдулла (его только привезли и еще наверх не подняли), постоянно возмущался, бунтовал. Абдулла подговорил соседа по палате, чтобы тот попросил охранника вывести его в курилку на лестнице. Охранник пошел, а эти двое выдергивают решетку, выскакивают через форточку и убегают. Без обуви. Зимой. Охрана попрыгала по машинам и за ними. А они сидели в сарае рядом с центром, ждали, когда те уедут, а потом убежали.

Абдулла пришел домой, пару дней побыл там. Один день он заснул, а проснулся от удушения. Пока он спал, мама позвонила в центр, за ним приехали и привезли назад. А Аскер не вернулся домой, что с ним стало, я не знаю.

Я все время ждал, что кто-то нажалуется и в центр придут с проверкой. Но все боятся что-то сказать. Там было много местных, из Хасавюрта, они много про этих людей знали. Типа, этот центр держат бывшие менты, они тоже когда-то употребляли, а потом начали "лечить". И им ничего не будет, тем более всех нас заставляли подписать бумагу, что мы там добровольно. Не подпишешь – повесят.

Психолог за три месяца

Я пробыл в центре с 13 января по 16 августа. Каждую ночь мне снилось, что меня забирают домой, и каждое утро я просыпался от криков "подъем" и расшатывания кровати.

Тебе не говорят, на сколько ты там. Все зависит от того, платят за тебя или нет. Как мне потом сказали, за первый месяц мама заплатила 35 тысяч, каждый следующий плата уменьшалась, а в последний раз уже платили 15. Но пока я был там, мне казалось, что я никогда не выйду.

В один день приходят охранники: "Собирайся". Завели в комнату охраны, полностью прошмонали, прямо до каждой петли, смотрели, не передал ли мне кто записку, телефон чей-то. Потом вывели к родным, отдали им мои паспорт, телефон, и мы поехали домой. К тому времени Валерий Владимирович поругался, что ли, с другими руководителями и вроде уволился, и я сказал родителям, что без него мне там нечего делать. А они реально верили, что он великий какой-то психолог с семилетним опытом и меня "исправил".

Марк-Магомед

Поначалу со мной всюду ходили. Иду стричься – со мной папа идет. Месяц не прошел, как маме позвонил Валерий Владимирович. Мол, давайте, я его заберу в новый центр в Ессентуках, обучу на психолога, он будет делать намаз, лично прослежу. Такую лапшу навешал. Думаю, он меня выбрал, потому что знал, из-за чего я в центр попал на семь месяцев, понимал, что не напьюсь, наркотиками не накачаюсь.

На следующий день его знакомый ехал в Ессентуки, отец посадил меня, мои документы дал этому водителю, чтоб я не сбежал, и мы поехали. Валерий Владимирович меня встретил, мол, вот мой центр, буду тебя учить, параллельно будешь работать, сначала буду платить по 10 тысяч, а через три месяца станешь полноценным работником, психологом и будешь больше получать.

Центр назывался "Новое поколение", оформлен был на Анну, жену Валерия. Система "лечения" была та же, что и в Хасавюрте, только без насилия, не было вешаний, тасканий и другого. А "писанина" осталась. У них уже лежали два реабилитанта, мужчина и девчонка. Сам Валерий в центре почти не появлялся, все мне поручил. Мне сказал: "Как мы тебя в Хасавюрте лечили, так делай".

Я находил в интернете подходящий текст, ну, типа о вреде наркотиков, об ответственности, распечатывал, они переписывали, потом рассказывали мне. Но про "безответственный сорняк" я писать не давал. Там люди другие были, их силой не притаскивали, сами пришли.

Валерий меня инструктировал, как вести себя с родственниками реабилитантов. Типа, я такой важный чел, хожу с умным лицом, с бумагами вожусь. Говорил, надо отвлечь их внимание, чтобы они мало задавали вопросов, чтобы не догадались, что я какой-то неумный человек, думали, что очень умный работник-психолог. Он такой хитрый, ушлый, умеет такую лапшу навешать, что ты на все согласишься. Оплата за "лечение" 45–50 тысяч. Мужчина, что там лежал, был алкоголик, к нему мама-пенсионерка приходила, старенькая совсем, чуть ли не с костылем. Мне было не по себе, что она такие платит деньги ни за что.

Шампуры и дверной глазок

Как я понял, Валерий ушел из "Старта", поругавшись с руководителями. Что-то по деньгам не поделили, и они звонили ему, угрожали. И тогда стал делать свой центр. Они с Анной ездили в Пятигорск клеить листовки с рекламой центра, брали меня с собой. Валерий рассказывал, что с детства торчал, убегал из дома, почти всю жизнь провел в тюрьме.

Через месяц я был уже сотрудник, Валерий мог меня в магазин отправить, давал ключи от кабинета, сказал: "Можешь на компе фильмы смотреть". У меня был даже телефон. Но в город я один не выходил, а мои документы и верхняя одежда были у Валерия в сейфе. И у меня не было денег и понимания, куда бежать. Зато был дикий страх. После "Старта" я сильно боялся, что меня опять туда утащат.

Тогда я вспомнил, что однажды мне помогали правозащитники из Дагестана. Я нашел их контакты, написал. Оказалось, что их сотрудница как раз едет в Ессентуки и может привезти мне телефон, а по нему я уже должен был связаться с кризисной группой "СК SOS". Мне было очень страшно, Валерий с Анной уехали по делам, а в центре двое реабилитантов. Я не знаю, что делать, может, поубивают друг друга или убегут. Я говорю, что мне нужно уйти, закройте за мной. Прошел в кабинет Валерия, а там сейф как раз открытый, я забрал документы, вызвал такси и поехал к этой женщине. Сразу к ней не поехал, такси раньше остановил. К ее гостинице пробирался чуть ли не ползком, шугался каждой машины. Мне казалось, что сейчас меня догонят и опять запрут в Хасавюрте. Но все получилось, через полчаса я выехал из Ессентуков, а через пару дней уже был в Москве.

Первые два месяца я никуда не выходил. Если нужно к психологу, психиатру, ждал, пока приедет куратор и только с ней выходил. Окна, дверной глазок – все заклеил, занавесил. Свет не включал, если какая-то машина во дворе остановится, у меня сразу паника. Спал в одежде, документы и деньги под подушкой. Нашел в квартире шампуры и всюду разложил на случай, если кто ворвется.

В мае я улетел из России, но в безопасности я себя не чувствую. За эти семь месяцев "лечения" в центре у меня разрушились зубы, началась астма и атаки панические. Бывает день, когда я могу один прогуляться, выйти в магазин. А бывает, спущусь покурить на улицу, потом поднимаюсь и смотрю, не идут ли за мной. Кажется, что сейчас появятся родственники или менты и меня утащат.

Мне говорили, что мама искала меня, звонила. Я не захотел с ней говорить. Будто не она меня предала, отдала в центр, где меня пытали, а я ее подвел. Ну, извините, я такой, как родили. Все вопросы туда, наверх.

Знаю, она больше всего беспокоится не за меня, а за себя волнуется, боится, что будет публикация, будет раскрыто мое имя и мое лицо.

А я этого как раз и хочу.

Хочешь – не хочешь, он его полюбит

Редакция созвонилась со всеми ключевыми фигурами, упомянутыми в тексте. В "Старте" нам ответил человек, представившийся психологом-консультантом по химической зависимости Мурадом Мурадовым.

По его словам, он работает с алкоголизмом, наркоманией, игроманией. Методы – некая 12-шаговая программа, направленная на лечение зависимостей.

"А с духовной сферой мы работаем с помощью ислама. Основы ислама, намаз, чтение Корана", – добавил Мурадов.

Он также рассказал, что в центре лечат Кораном и изгоняют джиннов: "Но в персонале у нас таких людей нет. Персонал у нас – это психологи и терапевты. Но есть люди, с которыми мы договорились, они к нам приходят и обучают тех, кто здесь лечатся. То, что касается изгнания джинов, это так у нас работает… Вы можете сами или можете обратиться к нам, и мы наймем человека, чтобы он приходил сюда и работал с этим. Если в этом есть необходимость, все условия у нас есть".

Как заверил собеседник, наручниками и подвешиванием с зависимостями в центре не работают: "Пока я здесь работаю (полтора года. – Прим. ред.), ничего такого не наблюдал. Есть такой стереотип, связанный с работой реабилитационных центров. Может быть, раньше применялось такое, потому что не было нужных специалистов. Сейчас специалисты есть".

Директор центра Батырхан Салгереев был более категоричным, но путался в ответах:

– Вы сказали, что мы мучили какого-то Асхабова Магомеда. Если есть такой хоть один человек, который скажет, что у нас в центре мучают, я закрою этот центр. Покажите хоть один центр, который посетило, как меня, людей. И общественники, и журналисты, и безопасность! Все посетили мой центр. Если у меня это было бы, я бы их туда не пригласил. Я не из рода мужчин, а из мужчин. Я закрою этот центр, если есть такой момент, что мы унижаем или мучаем кого-то. Вы знаете, что такое наркоман?

– Этот человек и не был наркоманом. Его туда запихнули родственники, потому что у него была гомосексуальная ориентация.

– К нам такой никогда не поступал. Вы можете почитать отзывы. Зачем мне создавать картину?

– Вы какие-то физические действия совершаете в отношении людей, которые там содержатся? Например, привязываете к батарее? Людей друг к другу приковываете наручниками из-за ссоры?

– Никогда! Единственное, про наручники я вам дам разъяснение. Два человека, к примеру, конфликтуют. Когда два человека конфликтуют, мы их не завязываем, они двигаются целый день вдвоем. Мы же не можем их подраться оставить. Я сегодня не могу допустить драку.

– Что означает "ходят вместе"?

– Они друг с другом ходят. У них задания бывают. Между ними есть конфликт, и когда один одной рукой другому помогает, хочешь – не хочешь, он его полюбит. На все у меня есть разъяснение.

– Какое у вас разъяснение к наручникам?

– С чего вы это взяли?! Я вам еще раз говорю. Я могу свести вас с сотнями людей, которые прошли центр. Они не дадут такой отзыв.

Родственники займутся им

С руководством банного комплекса "Волна" мы связались по номеру, указанному в сервисе 2ГИС. Человек, поднявший трубку, не представился.

– К правозащитникам обратился парень, который работал у вас в 2018 году. Он рассказал, что управляющий вашего заведения ему угрожал подкинуть наркотики и посадить в тюрьму. Было ли такое?

– Это какой-то бред, я первый раз такое слышу.

– По его словам, это сделал управляющий Алим Гасанов.

– Есть такой у меня управляющий. А что вам интересно?

Пересказываем произошедшее по словам Марка-Магомеда.

– Я не могу это комментировать, потому что не владею информацией. Я в Москве живу, вообще-то.

– Это же ваше заведение.

– Я не в курсе, что там происходило в 2018 году. Я не знаю.

– Можете связать с этим Алимом Гасановым?

На этом собеседник выключил телефон.

Но с Гасановым нам удалось связаться. "Это человек, который мне угрожал такой ложью, – заявил руководитель общественной организации "Дагестан против". – В первую очередь, никаких угроз оружием не было, ни одной, мы его попросили, он сознался. Второй момент, я занимаюсь антинаркотическим контролем, у меня общественная организация, если ко мне обращаются, я вмешиваюсь. Он и 40-летний мужик предлагали 17-летнему парню мефедрон. Это нормально? Ну, дошла до меня такая информация. Я как руководитель организации дал запрос в наркоконтроль, чтоб его проверили. Они его берут, проверяют на наркотики. Я его из дома не забирал, его после проверили на наркотики, я не знаю, обнаружили у него следы или нет. Мы разошлись на том, что он оставляет наркотики. Он извинения попросил и сказал, что родственники займутся им".

Человек, ответивший по номеру телефона, указанному на сайте центра "Новое поколение", представился Александром.

– Валерия Владимировича больше нет, к сожалению. Я его даже и не знал, так получилось, что человек умер, центр закрылся, я выкупил его сайт, чтобы сделать ребрендинг, потому что сам занимаюсь реабилитацией.

– Такой же реабилитацией, как и Валерий Аткалиев? С наручниками и подвешиваниями?

– Я такое впервые от вас сейчас слышу.

– Правда ли, что Аткалиев умер от передозировки?

– По заключению диагноз был другой.

Практикуют пытки, прикрываясь лечением

Кризисная группа "CK SOS", которая помогает ЛГБТК+ людям, оказавшимся в смертельной опасности на Северном Кавказе, подает заявление в Следственный комитет и прокуратуру РФ на реабилитационные центры, где удерживали Магомеда-Марка.

"Ситуация, с которой столкнулся Магомед, не единична, – сообщил Мирон Розанов, пресс-секретарь "CK SOS". – К примеру, в 2020 году Аминат Лорсанова (бисексуальная девушка из Чечни. – Прим. ред.) подавала заявления в СКР на реабилитационные центры, где ее насильно удерживали на протяжении трех месяцев, кололи препаратами и ставили несуществующие диагнозы. Правоохранительные органы не стали расследовать заявление Лорсановой, но несмотря на это, клиника, в которой она находилась, временно перестала осуществлять свою деятельность".

По словам Розанова, им известно множество случаев работы подобного рода центров, где проводят немедицинские, травмирующие практики: практикуют пытки и прикрывают это лечением, осуществляют конверсионные терапии.

"Мы надеемся, что Следственный комитет и прокуратура на сей раз все-таки рассмотрит законность и правомерность работы указанных в заявлении центров, их сотрудников. А также начнет расследование всех центров, которые осуществляют похожую деятельность. Их много", – заключил собеседник.

Помогали?

Патимат, мать Магомеда-Марка, о гомосексуальности сына упорно не говорит, переводит разговор:

– Это все фейк. Придумал. Не знаю зачем.

– Если все неправда, то почему он убежал из дома?

– Наркотики. Я не хочу это говорить открыто.

– Он употреблял?

– Да

– И вы его наказывали за это?

– Приходили даже из наркоконтроля. Как я могу наказывать? Мы помогали ему. Он совсем не понимает, что говорит.

– Почему он сбежал?

– Мне он ничего не объяснил. Отправил СМС, что свяжется, когда все наладится. Вот я и жду его каждый день. Мы ничего против него плохого не делали. И никто его не наказывал. В реабилитационном центре его лечили от наркотиков. Может, он свяжется со мной?

***

Через две недели после интервью Магомед-Марк позвонил и сказал, что по-прежнему в обиде на родных, но очень хотел бы поговорить с сестрой. Тоскует. Соскучился.