Ошибка выживших. Как в России уже 30 лет игнорируют и ненавидят чеченских беженцев 

Эту статью можно прочитать и на чеченском языке

Российские власти уже 30 лет игнорируют выполнение обязательств перед вынужденными переселенцами из Чечни, которые покинули свои дома во время двух войн в республике, – об этом в очередной раз заявили пострадавшие. Далеко не всем удалось получить компенсации за утраченное жилье, и не только из-за бюрократии, но и из-за откровенной дискриминации. Беженцы до сих пор пытаются доказать свою правоту в судах.

Сайт Кавказ.Реалии в рамках спецпроекта "Кавказ: конфликты" рассказывает, что власти обещали мирным жителям, обстреливая их дома, и как в реальности относились к покинувшим Чечню чиновники и жители других регионов России.

"Российские власти не делали ничего"

Впервые вопросом о гуманитарной помощи мирным чеченцам в Кремле озаботились еще за две недели до начала первой войны – 1 декабря 1994 года министра по делам гражданской обороны Сергея Шойгу обязали определить необходимые меры помощи. Сделать он этого не успел: 11 декабря российские военные вошли на территорию Чеченской республики Ичкерия, а в новогоднюю ночь штурмовали Грозный. Тысячи мирных жителей вынуждены были самостоятельно эвакуироваться как из столицы, которую бомбила российская авиация, так и со всей территории республики.

По рассказам свидетелей, переживших эти события, многие люди не услышали объявлений по радио о вариантах выезда, о чем отчитывались власти. Коммуникации были повреждены, а расслышать громкоговоритель в подвалах под бомбежками было невозможно, писали ранее в комитете "Гражданское содействие".

Те, кому удалось выехать, отправлялись к родственникам, знакомым или в специально созданные палаточные лагеря в других регионах России.

Чеченские беженцы пытаются согреться, продавая еду в палаточном лагере недалеко от станицы Слепцовская. 6 января 2000 года

Семья Миланы И. (имя скрыто из соображений безопасности) выехала из Чечни в первые дни боев, наспех побросав в отцовскую "Газель" все, что попалось под руку. К отъезду не готовились, хотя разговоры о возможной войне шли не один месяц. Бежали из Грозного родители, трое детей, включая 11-летнюю Милану, мать и братья ее отца.

"Папа сказал, мы спасемся, если успеем до рассвета выехать из Чечни. Наша семья в то время занималась продажей бензина, у нас был хороший дом, который пришлось просто бросить. Ехали, не зная, доедем ли. По пути началась перестрелка, отец вынужден был остановить "Газель": он велел всем детям, нашей маме и своим братьям лечь на пол машины и не двигаться. Сам отец и его мать остались на передних сиденьях и притворились мертвыми. Российские солдаты, расстреляв кого могут, уехали. Нам повезло, что мы вовремя остановились вдалеке от перестрелки, – до нас им уже не захотелось идти", – рассказала Милана корреспонденту Кавказ.Реалии.

Село Алхан-Кала, Чечня. 2005 год. Фото Натальи Эстемировой, архив Центра защиты прав человека "Мемориал"

Отец Миланы послушал совет своего армейского сослуживца и привез всех в ингушский Карабулак, где уже устанавливали палаточный лагерь для беженцев. Здесь в брезентовой палатке Милана прожила два года.

"Я спала около печки-"буржуйки", которую мы поставили не сразу, и то мерзла, то пеклась, потому что температуру контролировать было невозможно. Палатки стояли на земле, в грязи, пол был выстлан необработанными деревянными досками. В мои обязанности входило тереть их щеткой со стиральным порошком каждый день. Порошок плохого качества, который не растворялся в воде, раздавали мешками. От него кожа на руках была вся в ожогах", – вспоминает Милана.

Основной поток беженцев приняла Ингушетия, рассказывает Фатима Газиева – правозащитница, помогавшая пострадавшим от войн в Чечне. По ее словам, первый палаточный лагерь появился в станице Орджоникидзевская, в народе ее называли Слепцовская, затем, почти сразу, – в Карабулаке, станице Троицкой и Назрани.

"В этих лагерях были очень тяжелые условия, в палатки селились семьями. Если семья большая, например братья с женами и детьми, приходилось в одной небольшой палатке перетягивать простыни, делать как бы четыре комнаты", – говорит правозащитница.

Палаточный лагерь аварцев из чеченской станицы Бороздиновская после ее зачистки российскими войсками. Дагестан, окрестности Кизляра. Фото Натальи Эстемировой, архив Центра защиты прав человека "Мемориал". 2005 год

Увидев, как именно выглядят лагеря для беженцев, те, кому удалось захватить с собой какие-то деньги, пытались снять комнату или сарай в частном секторе у местных жителей. Деньги заканчивались, найти работу было практически невозможно, а компенсаций российские власти не выплачивали, рассказывает Газиева. Помогали выжить гуманитарные организации "Врачи без границ" и Красный Крест, а также Организация Объединенных Наций (ООН) и "Мемориал". Они привозили для беженцев все: от еды, посуды, матрасов и лекарств до электрических плит.

"Помимо больших организаций, гуманитарную помощь привозили и простые люди. Они объединялись в маленькие региональные группы, собирали одежду, обувь, предметы быта и развозили в лагеря камазами. Но российские власти не делали ничего", – подчеркивает Фатима Газиева.

Согласно докладу ООН, в 1995 году российские чиновники обратились к организации с просьбой предоставить гуманитарную помощь для 220 тысяч вынужденных переселенцев. Спустя год попросили включить в программу еще 92 тысячи человек, покинувших Чечню. Общая сумма помощи ООН в 1996 году оценивалась в 6,5 миллиона долларов.

За два года войны Чечню покинули около 400 тысяч человек, большую часть из которых составляли женщины и дети; многие были серьезно ранены, говорится в докладе на 1 декабря 1996 года. По оценкам правозащитников, значительная часть русскоязычных жителей Чечни разъехалась по центральным регионам России. Этнические чеченцы, как правило, остались в соседних Ингушетии и Дагестане.

Жители Чечни пытаются покинуть республику. 10 марта 1995 года

Очереди за хлебом, антисанитария, болезни

Иногда с гуманитарной помощью привозили консервы и макароны, но в основном поиск еды был заботой самих беженцев. Менее проблемно было достать хлеб, вспоминает Милана: "Порошка – бери не хочу, а еды не было никакой, только хлеб раз в сутки или двое. Если не занять очередь за несколько часов до приезда машины, то хлеб закончится".

Многие мужчины уходили в город и ближайшие поселки на заработки. Отец Миланы занялся извозом, таксовал на машине, в которой вывез семью. Он уезжал рано утром, возвращался поздней ночью — с продуктами. Когда мужчине удавалось купить конфеты "Ласточка", у его детей был настоящий праздник. Сейчас Милана живет за границей, но по-прежнему покупает их в магазине российских товаров: эти конфеты для нее самые вкусные.

Мягко говоря, недостаточными были условия с личной гигиеной, вспоминает Милана: "Купались мы в тазике в углу, повесив над ним одеяло. Туалеты были уличные, два-три на лагерь. Чистили их сами жители, антисептика не было, только порошок этот".

В палаточном лагере, где жила семья, не было не только еды, но и лекарств. За медицинской помощью приходилось ехать в ближайший к лагерю населенный пункт, но и там не всегда удавалось попасть к врачу, так как у беженцев не было прописки.

Это редакции Кавказ.Реалии подтвердил и медик, который в 1995 году был сотрудником организации "Врачи без границ". На условиях анонимности он описал условия в лагере, назвав их "жуткими": "Антисанитария вызывала педикулез, чесотку и дизентерию. Причем антисанитария возникала не по вине беженцев, они-то как раз старались поддерживать хоть какую-то видимость чистоты, все время что-то скребли, мыли, мели. Но какая может быть чистота, когда палатки стоят на голой земле?"

Отсутствие теплой одежды и горячей пищи провоцировало простуды, вспоминает медик. По его словам, до того как в лагере появились "буржуйки", было зафиксировано несколько случаев младенческой смерти от переохлаждения. Воспаление тазовых органов у женщин, бронхит, гайморит и другие заболевания переходили в хронические. Единственный медпункт для беженцев был только в лагере под Назранью, туда приезжали за помощью и из соседних лагерей – медикаментов на всех не хватало.

Российский солдат в лагере беженцев у станицы Знаменской, Чечня. 23 ноября 2000 года

По воспоминаниям Миланы, в лагерях не заботились и об образовании детей: "В школу мы не ходили, ее попросту не было. Но кто-то из взрослых организовал кружок кавказских танцев, нам очень нравилось. Представляете, кругом слякоть, грязь, а мы танцевать учимся".

Девочка пошла в школу только через два года, когда семье удалось уехать в Назрань, где знакомые разрешили им построить в своем дворе небольшой деревянный сарай.

Как только первая война закончилась, семья Миланы вернулась в Чечню. Женщина вспоминает, как ее мама всюду возила с собой железные кружки и тарелки, которые раздали им еще в лагере для беженцев. Она забрала их домой, в Чечню, со словами: "А вдруг опять война".

Без статуса, компенсации и жилья

Правозащитница Фатима Газиева вспоминает, как оживали руины в Грозном: "Электричества в городе не было, но смотришь – сегодня в одном месте свечка зажглась, завтра рядом еще огонек появился. Днем люди разгребали развалины, доставали целые кирпичи, собирали доски, чтобы заколачивать стены. Представьте, на четвертом этаже квартира, а там не балкон, а дыра, да и половины боковой стены нет, вот люди и закрывали их досками. А на окна клеенку натягивали прозрачную. Ну или просто одеялами завешивали".

Правозащитница думает, что люди возвращались из-за привязанности к своей земле. Пусть даже в доме нет окон и дверей, но они считали своей обязанностью вернуться и жить, даже на руинах. По словам Газиевой, восстанавливали дома жители Чечни своими силами и за свой счет, никаких компенсаций вернувшимся предусмотрено не было. Несмотря на то что в 1995 году президент Ельцин распорядился выплачивать пострадавшим компенсации, в 1997 году правительство решило, что деньги получат только те, кто официально отказался от жилья в Чечне, чтобы навсегда переселиться в другой регион России.

Жители Грозного на разрушенных улицах города в феврале 1996 года. Фото: Александр Неменов

Впрочем, и для "отказников" получение компенсации не было простой задачей. Еще одно ограничение – деньги на уничтоженное под российскими бомбардировками жилье могли получить только те, кто выехал из Чечни во время активных боевых действий (с 12 декабря 1994 года по 23 ноября 1996 года) и официально встал на учет в миграционной службе (ФМС). Регистрация давала беженцам официальный статус вынужденного переселенца.

Как сообщали в комитете "Гражданское содействие", еще в самом начале войны, 27 декабря 1994 года, многие миграционные службы получили телеграмму с приказом руководителя ФМС: "Граждан чеченской национальности, прибывающих в регионы РФ, не регистрировать в качестве вынужденных переселенцев". С декабря 1994-го по ноябрь 1996-го статус временного переселенца смогли получить лишь 150 тысяч беженцев – в два с половиной раза меньше реального числа из данных ООН.

Но и полученный статус не был гарантией субсидии. Деньги выдавали только при наличии подлинных документов – паспорта и ордера на квартиру, сообщается в докладе правозащитной организации "Мемориал" за 1997 год. При этом многие беженцы потеряли документы, в том числе вследствие бомбардировок, за которые хотели получить компенсацию. Системы восстановления документов в упрощенном порядке не было. Таким образом, подать заявление на получение компенсаций могла мизерная часть вынужденных переселенцев. Свое право приходилось доказывать в судах.

Однако даже после положительного решения по иску люди десятки лет вынуждены ждать обещанных денег. Например, уехавшая из Чечни в 1994 году Роза Дзариева, имеющая удостоверение вынужденного переселенца, уже почти 30 лет добивается включения ее в список на получение жилищного сертификата.

Село Алхан-Кала после "спецоперации" российских войск. Фото Натальи Эстемировой, архив Центра защиты прав человека "Мемориал"

Сто бед

Мать Миланы оказалась права: мирный договор был нарушен, война в Чеченской республике началась снова. 30 сентября 1999 года российские войска взяли под контроль ее территорию. Официально заявлялось, что это борьба с разгулом криминала в Ичкерии и терроризмом, который вылился в серию взрывов в российских городах.

С началом второй войны положение беженцев стало еще хуже, вспоминает Фатима Газиева. После боевых действий в 1994 году жители республики понимали, что уезжать нужно сразу, – число беженцев увеличилось в разы. Основной их поток снова приняла Ингушетия, возглавляемая Русланом Аушевым. Другие регионы в основном отказывались. По данным комитета "Гражданское содействие", в Ингушетию въехали порядка 300 тысяч беженцев, в Северную Осетию и Дагестан – по 2,2 тысячи человек, в Ставропольский край – пять тысяч. Заполненные к началу второй войны лагеря или центры временного размещения, как они назывались официально, в центральной России дали приют менее чем для тысячи беженцев.

Условия проживания были так же чудовищны, как и в период первой войны: снова палаточные лагеря, голод, холод и болезни, вспоминает Фатима Газиева. Как сообщал правозащитный центр "Мемориал", главными проблемами снова были недостаток еды и медицинской помощи. Но добавилась еще одна – враждебное отношение ко всем чеченцам. Как ранее рассказал редакции правозащитник Станислав Дмитриевский, не без помощи прессы, которая "раскручивала мощную истерию", в обществе возникло убеждение: чеченцы виноваты сами. Сильнее всего это ударило по беженцам, считают в "Гражданском содействии".

Лагерь беженцев из Чечни рядом с Кизляром. Дагестан. Фото Натальи Эстемировой, архив Центра защиты прав человека "Мемориал"

Редакции Кавказ.Реалии удалось поговорить с чеченкой, семья которой уехала в Ставрополь во время первой войны. Девушка родилась сразу после переезда, в 1995 году, и на условиях анонимности рассказала, как на ее детство повлияло враждебное отношение. Ниже мы приводим ее историю от первого лица.

– Проблемы были повсюду. Сначала меня не хотели брать в детский сад, закрывали двери и говорили, что этот сад не для таких, как я. Затем меня не хотели брать в школу, обосновывая тем, что чеченские дети не знают русского языка, следовательно, я не смогу учиться на том уровне, на котором учатся остальные дети.

В детский сад меня, конечно же, взяли, спасибо моей пробивной маме, в школу тоже взяли, но с экзаменом. В школе была отличницей, а чеченский язык узнала, лишь когда мне исполнилось 10 лет. Каждые 23 февраля и 9 мая в каждый класс приходил военный и рассказывал про войну в Афганистане и "чеченскую" войну. В последние годы моей учебы нам еще стали показывать фильмы, в которых чеченцев всегда выставляли террористами.

Я хорошо помню фильм, в котором демонстрировали, как русскому пленному связали руки колючей проволокой, загрузили в вертолет и якобы с него скинули. После подобных активностей дети в школе становились еще яростнее, мне приходилось постоянно драться и защищаться. За мной закрепилась кличка "террористка". Мне кричали вслед: "Доставай гранатомет из-под кровати!" – мол, у всех чеченцев есть дома оружие.

Помню, как у нас жили родственники, которые уехали из Чечни во время второй войны. Их не принимали в больницах, отказывались делать срочные операции, детей не брали в школы.

Один раз мой дядя вышел из дома за сигаретами в соседний магазин, а потом мы больше суток не могли его найти. Родители звонили с домашнего телефона во все больницы, в милицейские участки, даже в морг. Следующий день я простояла на балконе, надеясь увидеть его, – и увидела его возвращение. Дома он рассказал, что к нему подошли милиционеры, спросили о регистрации, но, не выслушав ни единого слова, скрутили и увезли в участок. В один из этих участков звонили мои родители, прямо перед дядей силовики ответили, что его здесь нет. В эту ночь его держали в "обезьяннике", все содержимое карманов изъяли — там были сигареты, зажигалка и деньги для него и старшего сына.

Домой дядя пришел побитый. В участке ему не не давали спать, унижали и отобрали все, что у него было с собой. Каждый раз, когда находили какого-либо "чеченца-террориста", нашего однофамильца, к нам приходила милиция, забирала папу на неопределенный срок. Когда пришли в очередной раз, мама открыла дверь милиции и сказала, что она вдова, а папы нет больше в живых. Милиционеры захотели проверить квартиру, но мама жестко им ответила, и они перестали к нам наведываться.

Когда дома еще шла вторая война, зимой, мы поехали в Чечню с мамой и двумя братьями. По дороге, не помню точно, по-моему, в Минеральных Водах, нас остановили на посту. Моих братьев-подростков раздели на улице, постовые решили осмотреть их в метель, заставив стоять на холоде в трусах. Знаете, что они искали? Следы от оружия, называли их террористами. Милиционеры ухмылялись и рассказывали, что все знают, что чеченцев с пеленок учат быть боевиками. Они их трогали везде и держали очень долго. Моя мама не выдержала, разругалась с силовиками и заплатила 500 рублей взятки, которую они и требовали. В те времена это были большие деньги, но иначе продолжились бы издевательства над детьми.

Можно сказать, что прошло много времени и чеченцев больше не считают опасными, не мыслят о нас стереотипно, но это не так.

Насильное возвращение домой

В конце февраля 2000 года российское командование объявило о завершении активной военной операции в Чечне. Однако вывод федеральных войск из республики затянулся: так называемая контртеррористическая операция продолжалась до апреле 2009 года.

Это не помешало российским властям в 2003 году провести референдум, а затем и выборы президента Чеченской республики в составе России. Им стал бывший муфтий Ичкерии и отец нынешнего главы Чечни Ахмат Кадыров.

В преддверии референдума и выборов власти стали активно агитировать за возвращение вынужденных переселенцев в родную республику. Правозащитники утверждали, что беженцев из Чечни насильно заставляют покидать лагеря в Ингушетии, чтобы показать, будто началась нормальная жизнь. При этом никто не заботился о предоставлении нового жилья или ускорения процедуры выплаты компенсаций.

Уже в марте 2001 года занимавший тогда пост главы администрации республики Ахмат Кадыров заявил о переселении из Ингушетии в Чечню от четырех до пяти тысяч чеченских беженцев. Через год был подписан план, согласно которому до октября 2002 года все чеченские беженцы должны были вернуться домой. Власти отчитывались о предоставлении новых домов пострадавшим даже на территориях других республик и выплате ежемесячных пособий в 420 рублей для аренды жилья.

Фото Натальи Эстемировой, архив Центра защиты прав человека "Мемориал"

В Чечне ничего не было готово для принятия беженцев: не восстановлены ни жилье, ни инфраструктура, сообщал правозащитный центр "Мемориал". Большинство вынужденных переселенцев отказывались возвращаться, поэтому лагеря стали закрывать, а людей насильно вывозить в Чечню. В декабре 2002 года в Ингушетии был ликвидирован расположенный возле селения Аки-Юрт палаточный лагерь "Иман", в котором проживали около тысячи беженцев – им угрожали отключением газа и света, а еще бульдозерами, которые все снесут.

О зачистках в лагерях для перемещенных лиц в Ингушетии и насильственном перемещении их в Чечню в июне 2003 года заявили и в Международной Хельсинкской Федерации по правам человека. В марте 2004 года были ликвидированы еще два палаточных лагеря, в которых проживали до 500 человек.

Что сейчас?

Согласно докладу правозащитной организации "Мемориал", с октября 1999 года по декабрь 2001-го в миграционной службе зарегистрировали 568 тысяч человек, прибывших из Чечни. Статус вынужденного переселенца получили лишь 12 тысяч из них. В докладе отмечено, что сотрудники миграционных органов подтверждают получение указаний не предоставлять этническим чеченцам статус вынужденного переселенца, поскольку они не являются жертвами преследований по этническому, конфессиональному или политическому признаку. Таким образом, чеченские семьи изначально были лишены права на получение государственной помощи.

Как и в случае с компенсациями для пострадавших во время первой войны, отсутствие удостоверения временного переселенца в результате "второй чеченской кампании" стало основанием для отказа в субсидии. И наличие статуса тоже не давало гарантий на получение помощи. Более того, в течение многих лет после окончания войны в Чечне российские власти только усложняли процесс поправками, из-за которых с 2015 года статуса переселенца лишились сотни людей.

По данным на 2022 год, компенсации получили 46 939 семей, еще 39 118 все еще стоят в очереди. Проблемы получения компенсаций за разрушенные дома в Чечне остаются актуальными до сих пор.

Редактор: Александра Соколова

• Вынужденные переселенцы из Чечни, проживающие на территории Ингушетии и лишенные возможности получить от государства помощь в приобретении жилья, не собираются сдаваться и продолжают борьбу за восстановление своих прав. За подтверждением обоснованности своих требований в 2019 году они обратились в Конституционный суд.
• В том же году канал "Настоящее Время" опубликовал репортаж о двадцатилетней годовщине начала второй войны в Чечне. Тогда живущие в Петербурге беженцы решили обратиться в совет по правам человека при президенте России – они требуют обеспечить их жильем.
• В 2022 году суд в Магасе отклонил коллективный иск более чем 30 человек, которые в период первой войны в Чечне были вынуждены покинуть дома и уехать в Ингушетию. Заявители оспаривали бездействие власти, требовали включить их семьи в списки жилищного фонда и обязать государство предоставить положенное по закону жилье. Пострадавшие утверждали, что на жилье в Ингушетии имеют право и не могут его получить около 400 человек, однако 177 квартир в этих домах, по официальным данным, до сих пор пустуют.
• В 2023 году Верховный суд Дагестана признал законным отказ в продлении Елене Висаиловой статуса вынужденной переселенки из-за войны в Чечне. МВД по республике в этом деле ссылалось на получение женщиной компенсации в 137 тысяч рублей (около 1,5 тысячи долларов по курсу на 18 августа) – сама она настаивает, что на эти деньги новое жилье взамен утраченного приобрести невозможно. В иске Висаилова указала, что размер компенсации был установлен в 1997 году и с тех пор ни разу не индексировался.
• В 2024 году Верховный суд Ингушетии отказал местному жителю Арсену Арсамакову в иске к республиканскому МВД. Ведомство исключило его из списка вынужденных переселенцев на основании того, что у его супруги имелось жилье. Это решение суда признали незаконным.