"Удивительно, что такие люди есть в нашей республике. Когда взрослый – здесь это просто дико – сохранил юношеские панковские принципы. Значит, для Чечни еще не все потеряно".
"Кажется, он не стареет, и ты разговариваешь со сверстником. И, тем не менее, его уважаешь даже сильнее, чем других взрослых".
Так отзываются грозненские музыканты об Усмане Гучигове, руководителе ВИА "Седа", что в переводе с чеченского означает "Звездочка". Не беда, что грозненская филармония дала своему ансамблю такое несерьезное название. Зал репетиций "Седы" – настоящая творческая мастерская, без которой сложно представить неформальную Чечню. Здесь набираются опыта и получают зарплату, пусть и небольшую, участники независимых проектов. Здесь учат не только музыке – от джаза до металла – но и честности, трудолюбию, внутренней свободе – всему тому, без чего невозможно творчество. И если учеников Усман порой стремится оградить от опасностей, сам он в разговоре откровенен.
- В Грозном такой лаборатории больше нет. Мы приютили мальчиков, потенциальных бандитов, и они играют, осваивают музыкальные школы, учат английский – язык рок-культуры. Сам я его только на бытовом уровне знаю, a little bit, хотя в Штатах долго тусовался. Призываю молодых много заниматься, не употреблять наркотики. Провожу мимо граблей, на которые сам наступал. Частично получается.
- Кто формирует репертуар?
- Наш директор хотела фолк-рок. А молодые тяготеют к трэшу – Slipknot, Papa Roach. Но я им говорю, что в Грозном эта тема не востребована. Тут нельзя дать металлический концерт. Не совсем уместно при здешнем менталитете.
- А пошла бы молодежь на металл?
- Мы пробовали давать рок. Лучшие вещи Led Zeppelin и Deep Purple. Но никто не пришел. На местных рок-фестивалях я всегда спрашиваю, где больше людей – на сцене или в зале.
- Почему? Эту музыку знали даже в Советском Союзе. И в Чечне я видел фото десятилетней давности с полным залом на рок-концерте.
- Сам не понимаю. Никто не запрещал.
- А на что зрители собираются?
- На лезгинку.
- Но в довоенном Грозном было иначе.
- Я смотрю старые записи и пытаюсь мысленно перенестись в то время, вспомнить, о чем тогда думал. У власти было много людей, влиявших на культурную жизнь города. Сюда постоянно приезжали европейцы – чехи, югославы, поляки. Мы слушали Black Sabbath, Dire Straits. Здесь был даже балет. Пачки, поддержки. Сейчас это и представить сложно. Сам я классику не понимал, предпочитал жесткий рок. Теперь уже мозги по-другому работают...
"Мы приютили мальчиков, потенциальных бандитов".
- Как вы сами приобщились к музыке?
Я начинал со школьного ансамбля. С тех пор, с 1977 года, на барабанах постукиваю. Потом пошел в армию, на Камчатке пару лет прожил среди медведей. Когда вернулся в Грозный, тут уже класс барабанщиков нарос, появились первые звуковые школы. Я нарвался на школу Билли Кобэма, музыкант такой интересный. Отыграл ее полностью.
После войны русские уехали, а местных барабанщиков осталось всего пять–шесть. Люди моего возраста любят музыку, но у них то семьи, то болезни. А мне хотелось играть. В конце концов, директор нашей филармонии пригласила учить молодежь. Если бы она меня оставила без зарплаты, я бы сам платил, лишь бы в этой среде находиться!
- Как набирали молодых музыкантов? Вижу, что они играют в кайф, не по разнарядке.
Чемпионом мира по боксу здесь можно стать, а по музыке...
- На конкурс многие пришли. Я отобрал каждой твари по паре. Дал три месяца, а потом оставил лучших. Справедливо, без подлянок. С клавишниками беда. Одна девчонка, и то из Красноярска. Я ее сразу заметил. Знал, что оставлю в проекте, но пугал для вида. За испытательный срок она серьезно ритмически подтянулась. Творческий человек, песни пишет, выступает за пределами республики. А пацаны сами не знали, чего хотят. Просто нравился брутальный вид музыкантов. Но прически и джинсы – не главное, им предшествует огромный труд. Прежде, чем изображать пофигистов, они вкалывают. А многие думают, что с пофигизма надо начинать. Осваивая мастерство от А до Я, хотят исключить хотя бы двадцать букв. Приходилось постоянно с ними заниматься. Годами. Научил держать ритм, разбираться в стилях – свинг, джаз, блюз, регги…
"Люди тут прогрессивные, максимализм зашкаливает, но за инициативу ты неоднократно наказывался, и серьезно".
- И все равно это остается вещью в себе, которая большинству грозненцев не интересна?
- Я рад возможности воспитать хотя бы пять музыкантов. Не суперзвезд, иллюзий о своей гениальности у нас нет. Чемпионом мира по боксу здесь можно стать, а по музыке... На Западе музыкантов много, у них огромная конкуренция. На освободившееся место в хорошей банде претендуют тысячи гитаристов. Когда "Металлика" басиста искала, они миллион на кассу поставили. А тут проще записать фонограмму, наложить на нее выровненный голос, прокачать через местные СМИ – и пойти по свадьбам. Нас-то неудобно на праздники приглашать – надо привезти оборудование, всем заплатить, всех накормить, и не факт, что за это получишь идеальный звук – мы ведь вживую поем, без фанеры. Надежней и дешевле договориться с одним человеком, который включит караоке – и все. Хоть под Майкла Джексона.
- Я видел в Чечне церемонии суфиев, у них прекрасное многоголосие. Неужели нельзя подать его современно? Это было бы востребовано и за пределами республики.
Есть масса вариантов – превратить его в рок, жесткий фанк или что-то в духе хора Турецкого, но никто не берет на себя ответственность. Вдруг не понравится!
- Отключат от финансирования?
- Не только.
У нас долгая история подавления личности.
- У меня сложилось впечатление – возможно, ложное – что в творчестве самоцензура и давление общества здесь сильнее, чем прессинг государства. Сами музыканты позволяют себе куда меньше, чем, скажем, в соседнем Дагестане.
- Я тоже так думаю, но до тех пор, пока... У нас долгая история подавления личности. Взрослые хорошо помнят металлическую составляющую власти, и детям говорят: "Осторожней. Не заплывайте за буйки". А где эти буйки? Сегодня здесь, завтра – там. Такое самобичевание – сильнейший тормоз. Люди тут прогрессивные, максимализм зашкаливает, но за инициативу ты неоднократно наказывался, и серьезно. Терял близких, родных. Европеец рассуждает: взял интересную идею – доработай и продай. Не получилось – и ладно. А в Чечне поступаешь, как шахматист Фишер: если твой противник считает на шесть ходов вперед, надо просчитать на шестнадцать. Получается мания преследования. Постоянно прикидываешь: "А вдруг?" В Дагестане люди свободные, их уже не бьют.
- Да, они расслабленные, порой даже слишком.
- В этом и ответ на твой вопрос. Дело не в том, что человек здесь зажатый, тупой, трусливый. Что тут трусы не живут, любому ясно. Как свистнут, люди меняются моментально. Просто инстинкт самосохранения.
"Если молодые смогут решать музыкой житейские проблемы, они сюда придут".
- А репрессий со стороны руководства республики на музыку не было?
Нет. Просто ее не считают занятием, достойным серьезного человека. Богатства она не приносит, ты всю жизнь с протянутой рукой. Это – не мужская позиция. Мужчина должен сам деньги давать. Быть сильным, независимым. Как в бойцовском клубе – пришел, увидел и вломил. Если молодые смогут решать музыкой житейские проблемы, они сюда придут. Дом, машина, рок-н-ролл.
Я директору филармонии говорил – балета у нас, конечно, нет, и вряд ли он появится в будущем, но сюда приезжают на гастроли рок-музыканты. Они корешатся с высшими должностными лицами, и те их нормально воспринимают. Почему бы своих не поддержать? Здесь есть стереотипы, что если музыкант, то наркоман, алкоголик. Но это же не так!
Директор по мере сил помогает. Понимает, что пригласят на московский фестиваль – и придется посылать нашу группу, а не фанерщиков. Вот и держит нас в засаде, как Наполеон конницу. Платит, не обижает, в методику не вмешивается. Потому, что я работаю честно и не халтурю. Она знает, ей обо всем, что здесь происходит, докладывают в подробностях. Я в этом уверен. Иначе как? Такой уж у нас мир.