"Пусть нас убьют, но на родине". Жизнь квир-женщин на Кавказе

"Я пошла в магазин и не заметила, что у меня видны волосы и ухо. Брат так меня избил, что я не могла вставать несколько дней. В нокаут меня отправил. Никто из родственников или кто был на улице не помог, все отвернулись".

Респондентка, Чеченская Республика, моложе 30 лет, в браке.

Инициативная группа поддержки квир-женщин Северного Кавказа презентовала доклад "Стратегии выживания гомосексуальных, бисексуальных женщин и трансгендерных персон на Северном Кавказе" – результат годовой работы, в рамках которой исследовательницы провели качественные интервью с 35 лесбиянками и бисексуальными женщинами и двумя трансгендерами из Чечни, Ингушетии, Дагестана, Кабардино-Балкарии и Северной Осетии от 17 до 48 лет. Радио Свобода ознакомилось с документом: убийства, домашнее и сексуальное насилие, в том числе против несовершеннолетних, остаются нормой, а положение женщин в целом, не только гомо- и бисексуальных, за последние годы ухудшилось.

СССР принёс в мусульманские регионы некоторую эмансипацию: женщины получили возможность учиться, работать, позже выходить замуж и легче разводиться, но в 90-е годы кавказские общества вновь обратились к "традициям", под которыми понимался винегрет из местных представлений о шариате (исламском законе, основанном на Коране, и хадисах – записанных изречениях пророка Мухаммеда) и адатов (обычаев, часто доисламских, которые могут отличаться от села к селу). И шариат, и адаты ограничивают свободу женщин, сводя их к собственности мужчин, несмотря на пропагандируемый этими же правовыми нормами культ матери и запрет на сексуальное насилие в отношении "чужих" женщин, который на практике, впрочем, не соблюдается. При этом на женщине лежит бремя сохранения "чести рода", один из экспертов в исследовании цитирует чеченскую поговорку: "Если загулял мужчина, у тейпа пропала честь, если загуляла женщина – пропал род". Ответственность за "загул" несёт не только сама женщина, но и её семья.

1990-е годы принесли и ещё одно влияние: "блатной культуры" с её запретом на гомосексуальность. Бедственное экономическое положение северокавказских республик (Ингушетия, к примеру, – первая в стране по уровню безработицы) привело к тому, что женщины находятся в финансовой зависимости, часто не могут получать образования, не могут покинуть регион. Нежелание сотрудников правоохранительных органов ставить нормы УК выше "традиций", как они их понимают, приводит к тому, что женщинам фактически некуда обратиться за помощью; совершаемые против них преступления, в том числе убийства, часто остаются безнаказанными. "Источник угрозы – общество, включая женщин. Не нужно думать, что женщины такие ангелы с крылышками и что… Я знаю много случаев, когда именно мать становится гонителем дочери, и это самое чудовищное. Поддержки она не найдет ни в ком. Я знаю случай, когда женщина забеременела вне брака и мать поручила старшему сыну её убить, а спас её отец", – говорит дагестанская журналистка и правозащитница Светлана Анохина.

Средневековая Чечня

Особняком среди северокавказских регионов стоит Чечня. В 2017 году стало известно о кампании против чеченских геев и бисексуальных мужчин, которых незаконно задерживали, пытали и даже убивали сотрудники силовых структур. Лесбиянки и бисексуальные женщины тоже попали в группу риска: по словам респонденток, уже в 2015 году начали пропадать люди, стало опасно встречаться на съёмных квартирах или выезжать за пределы Чечни. По словам одной из девушек, с 2016 года полицейские на улице начали забирать у прохожих телефоны и проверять личную переписку.

Положение лесбиянок неотделимо от проблем женщин в Чечне в целом. Респондентки рассказывают об огромном уровне домашнего насилия со стороны родителей, братьев и мужей. "Отец часто избивал мать на наших глазах. Он выбил матери все передние зубы. (…) Я очень боялась отца и старшего брата, они всегда били меня, почти каждый день", – говорит одна респондентка (старше 30 лет). "Брат один раз меня так сильно шандарахнул по лицу, что кровь пошла, и испугался – в больницу отвез; мама шнуром била. Он в огороде держал такую тросточку – чтобы больно было и следов не было", – рассказывает другая (моложе 30). Многим женщинам не разрешается учиться: "тратить деньги на обучение девочки – это расточительство". "После школы я хотела в медицинский пойти учиться, но меня отправили в исламский [университет]. Я написала Кадырову письмо, чтобы меня взяли в медицинский. Он дал приказ, чтобы меня взяли. (…) Брат меня ужасно избил – я вставать не могла, и сказал, что я никуда не пойду. Но тогда позвонили из университета, и ректор сказал: "Хочешь или нет, это приказ Кадырова и тебе придётся отдать свою сестру", – рассказывает молодая чеченка, которую в итоге не взяли в вуз из-за отсутствия в ЕГЭ экзамена по химии.

Многим не разрешается работать либо разрешается, но под присмотром родственников или только в родном селе, причём зачастую с работы и на работу женщину отвозит кто-то из членов семьи, ни о каких прогулках или встречах с подругами вне дома речи идти не может: "Я полгода сидела в доме закрытая. Из-за того, что я в инстаграме выложила сториз, где я вечером гуляю. Это ужасно было. Кто-то увидел это и показал брату", – рассказывает жительница Чечни.

"Свидетельство о браке" от муллы, Чечня. Женщина даже не ставит здесь своей подписи.

Многим чеченкам не позволяется даже пользоваться мобильным телефоном, не говоря о соцсетях: “Я почувствовала, что уже засыпаю, и достала телефон отключить звук в наушниках. Как раз он [дядя] зашел к нам в комнату посмотреть, спим ли мы с сестрой. Он увидел, что я в телефоне. Он крикнул так, что я услышала в наушниках. Я не поняла, что случилось. Он включил свет, забежал, встал перед моим лицом: "Что ты делаешь?" Я пытаюсь объяснить, что музыку слушала. Он выхватил мой телефон и телефоном стал бить меня по голове. Я лежала ошарашенная, у меня был шок. Я ему не родная дочь, а он меня ударил: "Вам телефоны не нужны". Забрал телефон", – рассказывает другая девушка. Впрочем, даже если телефон и есть, нужно всегда быть готовой к тому, что отец или брат проверят его содержимое.

Дети для секса

Трое из 13 собеседниц в Чечне (две из трёх в Дагестане, две из трёх в Кабардино-Балкарии) заявили о сексуальном насилии в детстве – в основном со стороны ближайших родственников. Жаловаться девочкам обычно некому, органы опеки или система школьных психологов в Чечне не функционирует, но если девушка потеряет до замужества девственность, вина ложится на неё. В наказание за то, что "опозорила род", женщину могут убить: "Дядя приставал и приставал, а когда я говорила, что расскажу, то он отвечал, что мне никто не поверит. А его отец и мой отец поверит ему, и потом убьют меня и маму мою. В один день отец меня отправил зачем-то во двор. Там его трактор стоял во дворе, и он чинил его у нас. Мне восемь лет было. Я зашла туда, а дядя меня сзади поймал, голову прижал и потом я его ударила, и он меня. Я кричать начала. И убежала от него. Он обвинил меня в том, что я насыпала песок в топливный бак (…) и, типа, теперь трактор не включается. Отец страшно кричал и искал меня. Я спряталась в курятнике. (…) Отец зашел в курятник, закрыл дверь и избивал меня", – рассказывает одна жительница Чечни.

"Есть история соседей наших: отец насиловал свою дочь, и она от него забеременела. Как я знаю, сказали, что она загуляла, и родственники, братья, решили убить её. Отец сказал: нет, это моя дочь и что хочу, то и буду делать, сам решу, убивать её или нет", – говорит женщина из Дагестана.

Отдельно стоит проблема ранних браков, всегда насильственных. В Чечне и Ингушетии браки редко оформляются в органах ЗАГС, достаточно заключить религиозный брак у имама. Одну из респонденток выдали замуж в 15 лет (в 16 она развелась, потеряв ребёнка), остальных позже, но практически все они подвергались сексуальному насилию со стороны мужей: "В замужестве я попала из рабства в рабство. На третий день после свадьбы он взял меня. Я плохо помню. Придушил меня", – говорит жительница Чечни. "Моя двоюродная сестра в четырнадцать лет вышла замуж и в шестнадцать родила ребенка. Это религиозный брак, а когда ей исполнится восемнадцать, то сделают свидетельство о браке. А религиозный някяб должен быть обязательно. Как только у девушки месячные начались – она пригодна для замужества", – рассказывает женщина из Дагестана.

По словам экспертов, ни в шариате, ни в адатах нет прямого запрета на женскую гомосексуальность: во времена Пророка об этом не задумывались, поэтому внебрачные отношения с мужчиной несут в себе больше рисков для женщины, чем гомо- или бисексуальная ориентация. Если отношения с мужчиной могут привести к убийству женщины её родными, то гомосексуальность, о которой стало вдруг известно, часто пытаются "лечить" – или насильственным замужеством, или при помощи практик экзорцизма, изгнания джиннов (через это прошли 10 из 14 респонденток в Чечне). При этом с женщины снимается ответственность за "грех", но сам процесс изгнания джиннов часто откровенно пыточный. Ещё одна средневековая панацея от всех болезней, в том числе от гомосексуальности, – хиджама: кровопускание, которое также часто делается против воли пациенток.

Другой способ "лечения" – религиозные школы медресе, куда девочек могут отдавать как вместо средней школы, так и в дополнение к ней. Известно о существовании подобных школ в Чечне и Дагестане, причём, по словам одной из авторок доклада В.Л. (она попросила не раскрывать её имя, поскольку продолжает работать в регионе), подобные заведения никак не контролируются Департаментами образования или органами опеки. "Это было ужасное место. Там два этажа с кухней вместе, один этаж учебный. Кухня одна, тараканы, девочки сами готовили. С десяти лет до разных возрастов. Конечно, никто не умеет готовить. Я плакала. Отношение отвратительное: оскорбляли, унижали, заставляли драить… Специально стоит и унижает, и заставляет драить. Все, например, идут кушать, а одну оставляют и говорят: "Пока не уберёшь – не пойдёшь". Многие, кто там бывает, убегают оттуда. Никакой гигиены. Две душевые кабинки на 70 девочек и три раковины. И там такая очередь была. Купаться можно, только спросив, и в месяц один раз, потому что очередь не доходила. Телефон там нельзя. И меня спалили. (…) Забрали 20 телефонов, а исключили пять человек и меня. Так как меня исключили, мне кушать не давали и выходить не разрешали. Унижали и оскорбляли, во двор не пускали. Дома угрозы: "опозорила", "брат приедет и разберемся, что в телефоне и откуда этот телефон". Ночью я вены порезала, резала лезвием, хотела убить себя. И там не хотела оставаться, и домой возвращаться не хотела. Я резать не умею. Бритву разломала и лезвие достала. Потом меня забрали. Брат забрал, в ярости был, избил и говорит: "Хочешь или не хочешь, твоя шкура не вылезет оттуда, и ты будешь там учиться", – рассказывает о своём опыте молодая чеченка.

Грозный

Капли на простыне

В Ингушетии, в отличие от Чечни, геи и лесбиянки не преследуются государственными структурами, угроза исходит от родственников. Как рассказывает В.Л., все известные ей ингушские лесбиянки – "покрытые", т.е. носят хиджаб. Показная (или реальная) религиозность даёт им больше свободы, но при этом и больше ответственности: по словам В.Л., если "покрытую" женщину уличат в лесбийской связи, её, скорее всего, убьют.

Впрочем, большая часть "убийств чести" на Кавказе касается женщин, которые подозреваются в нелегитимной связи с мужчиной: "Старшая сестра умерла за пять лет до моего рождения. Она жила там училась в Х. (город Центрального региона России), забеременела без брака и не говорила от кого. Её отправили в Ингушетию к деду. Через несколько месяцев умерла от воспаления легких будучи беременной", – рассказывает жительница Ингушетии. Другая история из Дагестана: "Я была в классе четвёртом или третьем. Она была моей самой любимой сестрой. (…) Ей было двадцать шесть или двадцать семь лет, когда её убили. (…) Со школы ещё она была в отношениях с парнем. Все было скрытно. Они никогда не подавали вида. Это было маленькое село и очень маленькая школа. Все друг друга знают, каждая семья, каждый сосед. Встречались тайком, записками общались, и тайные встречи у них бывали. Когда они закончили школу, этого парня забрали в армию. Куда и на сколько, она не знала и не могла с ним связаться. Тогда и телефонов не было. Когда этот парень был в армии, её пришли сватать, серьёзный парень пришел. У него свой бизнес развивался, была своя квартира. Тогда с этим было сложно и таких людей считали серьёзными и отдавали [женщин] с руками и ногами, не спрашивали согласия. И она не могла показать, что у неё есть кто-то, и сказать не могла, что она не девственница. (…) Сначала она сказала, что не хочет выходить замуж. Давайте подождем годик или два, но никто не обратил на это внимания. (…) В брачную ночь муж понял, что она не девственница. Он ничего не сказал. Нужно было показать простынь, что она девственница, "что сорвали девственность". Кровь на простыне надо показать его женской стороне и её женской стороне. Ну, у нас большинство девушек сохраняет простынь. Если вдруг лет через десять будет ссора или недопонимание, то чтобы не говорили… ну, что вы развелись, потому что была не девственницей. Чтобы было доказательство. Ему пришлось что-то сделать, чтобы было несколько капель на простыне.

А тот молодой человек вернулся из армии, узнал, что она замужем. Ждал её около дома, они тайно встречались и вместе время проводили. Муж узнал и не сказал ей ничего, следил за ней. Узнал о встречах и сказал ей прекратить связь или расскажет родителям. Но она предложила ему рассказать родителям и сказала, что хочет замуж за другого. Наверное, думала, что он не сделает это. Муж рассказал родителям, те не поверили и попросили доказательств. Он сказал, что скоро уезжает на три дня, и когда его нет, она всегда с ним. Родители проверили адрес того парня. Её дядя поехал проверять.

(…) Дяди дождались в машине, и когда они вместе пошли в подъезд, то её силой забрали. Тот парень промолчал, сам испугался и человек говно. (…) Говорят, что М. (дядя) убил сам. Мой отец тоже участвовал. Я помню, что дядя утром на следующий день позвонил отцу часа в четыре утра. М. тело закинул в КамАЗ. У него был КамАЗ. Закинул и ездил по всему селу. До утра ездил, не знал, что делать, или сам не понял, что он сделал. Он позвонил моему отцу и рассказал ему, просил приехать и помочь закопать. Я помню, потому что проснулась из-за криков отца. Отец зашел в кладовку и взял две лопаты. Мать спросила, куда он едет, тот сказал: "Узнаешь утром".

При этом несмотря на то, что в шариате для признания женщины виновной необходимы четыре живых свидетеля того, что "ключ вошёл в замок", на Кавказе для "убийства чести" достаточно доноса соседей. Никакого "следствия" часто не проводится, на семейном совете принимают решение убить виновницу, приговор в исполнение обычно приводит старший брат или дядя, реже отец. НКО "Правовая инициатива" проанализировала 43 приговора по таким делам в Чечне, Ингушетии и Дагестане, 41 убийца был из числа близких родственников.

Случаи такие расследуются, только если привлекают внимание общественности, но даже и тогда виновные часто несут достаточно мягкое наказание. К примеру, чеченец убил палкой сестру и получил всего 4 года колонии, житель Дагестана перерезал горло своей дочери и был приговорён к двум годам исправительных работ. В подобных случаях суды принимают во внимание "аморальное поведение" потерпевших. Впрочем, посмертного вскрытия на Кавказе почти никто не делает, причины смерти женщин часто записывают со слов родственников: отравилась, упала, плохо чувствовала себя и умерла. Иногда смерть и вовсе не фиксируется: труп скрывают, соседям объявляют, что дочь уехала в другой регион. Иногда девушек на самом деле отправляют подальше, намекая окружающим, что их убили, чтобы "смыть позор".

При этом, как отмечает В.Л., в начале почти каждого интервью с представительницами любой северокавказской республики респондентки уверяют, что "убийства чести" остались в прошлом, "а к концу интервью появляются личные истории, связанные с подругами, с родственницами: у нас вот соседку убили, закопали. Это естественная часть жизни. При этом, – говорит В.Л., – нельзя клеймить семьи, говоря, что они все варвары. Надо понимать, что "убийства чести" часто происходят из-за давления со стороны общества и государства. Если отец или брат убивает, они принимают такое решение, чтобы снять позор с семьи, чтобы их не преследовали, чтобы другие дети могли жениться и выходить замуж, спокойно работать. Особенно это касается семей силовиков – часто для молодого человека это единственная возможность нормально зарабатывать и содержать семью, но при этом "чести" семьи уделяется особое значение".

Семья без будущего

В Дагестане, Кабардино-Балкарии и Северной Осетии положение женщин лучше по сравнению с Чечней и Ингушетией, хотя также зависит от того, в городе они живут или в селе, к какой народности принадлежат, какую религию исповедуют их родители. Ограничение доступа к образованию, работе, ограничение свободы и "убийства чести" распространены повсюду, особенно в сельской местности, хотя девушкам из Махачкалы, Нальчика и Владикавказа легче уехать учиться в Москву или Санкт-Петербург, светское образование высоко ценится в образованных и/или обеспеченных городских семьях.

В Махачкале есть даже некие кафе, где могут собираться ЛГБТ-люди. Со стороны это выглядит как банкет, если в заведение вдруг приходят чужие, их сажают за отдельный стол, а посетители начинают вести себя "как положено". Известны, впрочем, случаи нападения на посетителей со стороны гомофобных мужчин.

В Махачкале, Нальчике и Владикавказе лесбийским парам проще жить вместе, впрочем, всегда под прикрытием легенды: родственницы, просто подруги, которые снимают квартиру и т.д. Лесбийские пары даже могут воспитывать ребёнка одной из партнёрок (в Чечне и Ингушетии дети при разводе всегда остаются с отцом), вести совместное хозяйство, но, по словам В.Л., ни одна из опрошенных ею дагестанских пар не рассматривала совместное проживание в качестве долгосрочной перспективы: всё равно надо будет рано или поздно выйти замуж, хотя бы ненадолго – для родственников.

Жизненных стратегий у кавказских лесбиянок, бисексуальных женщин и трансгендеров не много. Большинство ведут гетеросексуальную жизнь, выходят замуж, самостоятельно или по принуждению. У кого-то получается уехать на заработки в Москву или Санкт-Петербург, но и там женщина часто оказывается под опекой старших родственников, а при малейшем подозрении в неподобающем поведении её могут вернуть на родину. У кого-то получается оформить фиктивный брак с геем, впрочем, для этого нужно получить согласие семьи, а браки такие иногда оборачиваются всё тем же домашним насилием: кавказские гомосексуалы порой смотрят на женщин как их гетеросексуальные земляки – как на принадлежащую им собственность.

Единицы решаются на побег и обращение в правозащитные организации, которые переправляют девушек за границу. По словам В.Л., многие отказываются даже разговаривать о том, чтобы уехать из страны: "Пусть нас убьют, но мы умрём на родине". "Мы жили уже в Х. с семьей, и там я ушла от семьи в специальный кризисный центр. Потом начала общаться через интернет с мамой, она уговаривала вернуться. Я сделала каминг-аут, а мама уговорила меня встретиться. Она при встрече плакала и обнимала. Она так никогда не делала раньше. Мама обещала, что поможет, и уговорила на короткое время вернуться обратно в Чечню. Я хотела поменять имя. А потом я увидела в одном самолёте со мной братьев и дядю… Уже дома они забрали все документы. Теперь я не могу выходить одна на улицу, должна носить платок, совершать намаз", – рассказывает жительница Чечни.

Побеги такие обычно спонтанны, плохо подготовлены и часто оборачиваются неудачей: правоохранительные органы по всей стране, не только на Кавказе, выступают в этой ситуации против беглянок. "Две девушки сбежали после того, как об их связи узнали родственники. Потом мы узнали, что их нашли. Одну убили, и я не видела её больше. А вторую девушку вернули мужу. Их подругу брали силовики, избивали. После этого она удалилась из интернета, вышла замуж за гея. Уехала", – говорит другая.

Автор исследования предлагает всем, кому необходима помощь, обращаться по электронной почте: qwncgroup@gmail.com.