Дагестан принято считать регионом с очень высоким уровнем поддержки действующей власти. По итогам прошедшего голосования о поправках в Конституцию России республика уверенно подтвердила свою репутацию, впрочем, обойдясь без рекордных показателей. Итоговая явка избирателей была отмечена красивой с точки зрения маркетинга цифрой - 89,99%. Согласно официальным данным, за поправки высказалось 89,19%, против – 10,24%

Растянутая на шесть дней процедура, кроме прочего, не позволяла визуально оценить активность тех, кто шел голосовать. На избирательных участках никогда не было людно. Даже последний, основной день голосования не вылился в массовый праздник волеизъявления. Но это как раз статистика объяснила просто: 72% избирателей смогли проголосовать до 1 июля.

Доподлинно опровергнуть или подтвердить заявленные цифры невозможно. Кто-то в них верит, кто-то - нет. Корреспондент "Кавказ.Реалии" провел в Махачкале несколько дней и убедился: пандемия коронавируса и ее последствия не могли не сказаться на общественных настроениях.

"Нежелание голосовать – не апатия, а чувство собственного достоинства"

Карантинные меры, касающиеся предприятий общепита, начали постепенно сниматься в Махачкале с 1 июля. В этот день отдельные кафе и рестораны стали принимать посетителей впервые с весны. Многие точки были открыты и до этого, но работали только на вынос. Это официально. На деле же знакомство с хозяином позволяло пройти внутрь и насладиться трапезой в привычной атмосфере.

Мы с Гаджи (имя он попросил изменить) ужинаем в одном из таких заведений, находящимся на полулегальном положении. Вход в ресторан закрыт, нас провели через кухню и расположили в просторном пустом зале.

Гаджи руководит одной из благотворительных организаций, которая приняла активное участие в сборе пожертвований, закупке и доставке средств индивидуальной защиты дагестанским медикам. Он рассказывает, что вспышка эпидемии в Дагестане поначалу обернулась настоящим хаосом, когда даже частные лица, активисты, фонды не сразу смогли наладить координацию. А государство вообще не отрицало трудности.

"Казалось бы, что тут сложного - признать проблему, даже признать какие-то ошибки, если в итоге это поможет спасти жизни? - вопрошает он. - Вместо этого начали давить на врачей, которые осмеливались говорить о нехватке средств защиты. В результате невозможно было точно определить реальную в них потребность. Мы уточняли количество койкомест, сколько медиков работает в «красной зоне», и уже сами выводили формулы и отправляли средства индивидуальной защиты по районам".

Набережная в Махачкале

На его взгляд, произошедшее лишний раз доказало, что в таких экстремальных условиях надо отодвигать государство и пускать вперед некоммерческий сектор, который очень мобилен, способен гибко реагировать и быстро принимать решения.

Гаджи не пошел голосовать. Никто из его коллег, знакомых и родственников, по его словам, тоже этого не делал.

"Это не апатия, а чувство собственного достоинства, – подчеркивает он. – Унизительно участвовать в процедуре, которую невозможно проконтролировать, результат которой абсолютно предрешен".

Он объясняет, что вера в честность подобных мероприятий окончательно исчезла здесь, когда дагестанский парламент первым в России проголосовал за отмену прямых выборов руководителя республики. Мол, не можем мы самостоятельно принимать решение, всегда выбираем не того. С тех пор, отмечает Гаджи, здесь мало кто интересуется политикой. А те высокие цифры поддержки действующей власти, которые постоянно демонстрирует республика – всего лишь имитация.

"Нами же до сих пор правят люди из СССР, те, которым сейчас уже по 60-70 лет. Они по-другому править не умеют. Им даже в голову не приходит, насколько изменился мир за это время. Они не доверяют нам, а мы - им. Если не брать в расчет радикальные варианты, что тут остается делать? Наверное, нужно просто заниматься своим делом и постараться их всех пережить".

"Люди хоронили соседей, а спустя несколько дней их самих приходилось хоронить"

Расул Кадиев – юрист, эксперт исследовательского центра "Институт города". Когда стало понятно, что коронавирус пришел в Россию, он вел самостоятельные расчеты, пытался прогнозировать развитие эпидемии в Дагестане, сравнивая данные по соседним странам, изучал опыт других регионов.

По его мнению, ситуация с пандемией показала, чего стоит назначенная из Москвы власть. Он рассказывает, что, когда президент России дал возможность регионам самим определять строгость карантинных мер, руководство Дагестана сделало то же самое в отношении своих муниципалитетов. В итоге порядка не прибавилось: одни главы стали закрывать города и районы, а другие, боясь брать на себя ответственность, ссылались на то, что у них нет на то полномочий.

"Когда в Москве старались слушать экспертов, здесь власть закрылась на себя, – объясняет он. – Глава республики и председатель правительства наперебой говорили, что у нас все нормально, что ситуация стабильная. Тем временем вирус не удалось удержать в городах – он ушел в небольшие села, где медицина, как правило, начинается и заканчивается местным фельдшером пенсионного возраста. Там и начали разрастаться жуткие цепочки смертей, когда люди хоронили соседей, а спустя несколько дней их самих приходилось хоронить. Власть до последнего не хотела этого признавать. И реальная ситуация открылась только благодаря усилиям блогеров, журналистов, общественников и муниципальных депутатов, которые больше не могли молчать о масштабах катастрофы. Через неделю президент принял решение развернуть в Дагестане военные госпитали".

Дагестан: военные развернули госпиталь для больных COVID-19

Как отмечает Расул, официальным цифрам смертности (по состоянию на 7 июля от коронавируса в Дагестане умерло уже 397 человек) не верят даже те, кто привык во всем поддерживать власть.

Он приводит пример, который наглядно показывает, чего стоит официальная статистика: "По официальным данным, 23 июня в Дагестане было четыре выздоровевших. А в день парада Победы 24 июня на нас, видимо, снизошла благодать, и в республике выздоровело сразу 468 человек. 25 июня эта цифра вновь опустилась до однозначной отметки – три выздоровевших".

"Доверие к местной власти рухнуло окончательно, – считает он. – Утащив с собой вниз и авторитет власти федеральной. Да, президент прислал сюда помощь, когда она была очень нужна. Но он же прислал сюда тех руководителей, которые сделали все, чтобы без помощи федерального центра было уже не обойтись".

Расул принял участие в голосовании, так считает это своим моральным долгом.

"Если бы не волонтеры – совсем бы беда была бы у нас"

Мы едем с Магомедом по Махачкале, он указывает на билборды, которые заполнили город в преддверии всенародного волеизъявления: "Наша страна", "Наша конституция", "Наше решение".

"Каждый раз, когда смотрю на них, ловлю себя на мысли, что это не про нас, – говорит он. – Это они про себя написали. Это их решение и их страна. И теперь - хоть убей - не могу серьезно относиться к этому голосованию". На избирательные участки Магомед не ходил, как и его близкие, говорит он.

Магомед – предприниматель. У него в Махачкале свой небольшой бизнес, который возобновил работу совсем недавно после почти трех месяцев простоя. Несмотря на финансовые потери, он не склонен ругать карантин - напротив, считает, что он был недостаточно жестким. Он считает, что сотни людей могли еще быть живы, если бы население серьезно отнеслось к надвигающейся угрозе.

"Если бы не благотворители и волонтеры – совсем бы беда была бы у нас. – уверен он. – Именно они спасли республику".

"Дагестанское здравоохранение брошено под танки"

В середине апреля Магомед сам пошел в волонтеры. Рассказывает, что в то время так поступали многие – из желания помочь людям, а также чтобы хоть как-то разбавить пресную реальность самозаточения. Развозили по конкретным адресам маски, антисептики и продукты.

"Среди нас были очень разные люди. Но однажды появился действительно состоятельный человек: шикарная машина, дорогая одежда. Взял пакеты и поехал по маршруту. А на следующий день приехал с машиной, под завязку набитой хлебом. Его шокировало то, что он увидел накануне. Человек до этого жил в своем благополучном мирке загородного дома и заграничных поездок, а тут вдруг столкнулся с совершенно другим миром, где людям элементарно нечего есть. И в течение многих дней он вот так покупал на свои деньги хлеб и развозил его нуждающимся", - вспоминает Магомед.

Он рассказывает про знакомого, который взял цифры смертности среди своих родственников и знакомых и попытался научными методами масштабировать их на все население республики. Получилось более трех тысяч смертей - и это только на конец мая. У Магомеда есть и собственные наблюдения. В одну из самых страшных недель пандемии только среди широкого круга его близких, друзей и знакомых умерло 15 человек. А официальная статистика за это же время отметилась тремя погибшими от COVID-19.

"Рядовой медик абсолютно бесправен"

Салим Халитов – врач-рентгенолог, председатель дагестанского отделения профсоюза "Альянс врачей". Мы сидим с ним за уличным столиком кофейни, напротив его бывшего места работы - республиканского Центра травматологии и ортопедии. Мимо нас проходит человек в медицинской униформе. Без маски и перчаток – вероятно, отлучался перекусить.

"Вот, пожалуйста, - обращает на него внимание Салим. – Неизвестно, с кем он мог контактировать. И сейчас, вернувшись на рабочее место, он может стать источником серьезной угрозы. Безответственность – это тоже беда. Тем более, что сейчас нельзя сослаться на недостаток средств защиты".

Салим Халитов

Еще недавно отсутствие СИЗов было очень серьезной проблемой. Салим рассказывает, что если в инфекционных центрах хоть как-то удовлетворялись эти потребности, то вне профильных учреждений врачи были практически беззащитны перед вирусом, а в отдаленных районах не хватало и простых масок. Это была тотальная неготовность к пандемии, которую предпочитали скрывать.

Причины такого поведения чиновников от медицины для Салима очевидны: "Они так понимают заботу о своей репутации. Да и просто могут позволить себе так поступать, не ощущая никакого противодействия".

"Когда у нас любой работник устраивается в медучреждение, это почему-то расценивается, как будто ему сделали огромную услугу, – объясняет он. – И, в знак благодарности за то, что его приняли, он должен быть готов на все. Такой вот негласный договор, который многие боятся нарушать. Бывают случаи, когда должность получают за взятку, и тогда главная цель сотрудника – «отбить» вложенные деньги. А это автоматически означает полную лояльность руководству. Так, к сожалению, устроена система, где рядовой медик абсолютно бесправен".

Дагестанское отделение "Альянса врачей" работает около месяца и пока все идет не очень гладко. Медиков прессуют, грозят увольнениями. Но и эффект тоже заметен. Салим рассказывает, что создания в травматологическом центре первичной организации хватило для того, чтобы персоналу наконец начали перечислять положенные выплаты за работу в зоне риска.

Он уверен, что независимый профсоюз сможет стать реальной силой, если медработники научатся преодолевать страхи и будут подключаться к общему делу. Это, по его мнению, доказали многочисленные видеообращения врачей, которые во время пандемии часто появлялись в сети. "Когда коллектив выступает единым фронтом, как правило, его требования выполняются. Но когда врач пытается в одиночку взывать к справедливости, его могут легко затравить, самого выставить в неприглядном свете, уволить и даже подвести под уголовную статью".

Салим убедился в этом на собственном опыте. Ему самому пришлось уволиться после конфликта с главврачом из-за нового компьютерного томографа, который установили в нарушение существующих норм.

Голосовать Салим не ходил, так как не видел в этом никакого смысла. Объявленным результатам он не верит: "Мне сложно представить, что большинство людей может устраивать существующее положение вещей, а ведь именно это, по сути, нам и предлагали поддержать".