С Моджахедом я познакомился в декабре 1994 года. Он пришел в нашу редакцию новостей ГТРК "Дагестан", принес VHS-кассету с записью боев в Чечне и массой интервью с участниками чеченского сопротивления. В эфир их, конечно, не выдали. Но смотрели всей редакцией. А 1 января 1995 мы с ним поехали в Грозный.

Поездка, кстати, могла и не состояться. За день до новогодних каникул он пришел в редакцию, где я выдал ему видавшую виды камеру мини-VHS. С которой его и остановили на выходе с территории комплекса сотрудники милиции. По подозрению в краже. Я спустился разобраться – в итоге мы оба оказались в "обезьяннике" Кировского РОВД Махачкалы. Но все обошлось – кто-то увидел, как нас увозят, сообщил в редакцию. И она всем составом приехала нас вызволять. Тогда еще милиция испытывала определенный пиетет по отношению к журналистам-телевизионщикам, и нас быстро отпустили. Сегодня, думаю, мы бы так легко не отделались.

Грозный, 19 декабря 1994 года

А официальное начало войны я встретил временно отстраненным от работы сотрудником. Тем не менее примчался на студию, как только узнал о начале "операции по восстановлению конституционного строя". Алик Абдулгамидов – в будущем собкор Первого канала – поехал тогда на границу с Чечней. Там операция дала первый сбой – местные жители встали на пути армейских колонн и не впустили их на территорию соседей. Председатель Госсовета Дагестана Магомедали Магомедов был там. И, по сути, поддержал свой народ. В итоге войска с этой стороны в Ичкерию так и не вошли. А Дагестан стал прибежищем для сотен тысяч беженцев.

Тогда люди из республиканского Белого дома рассказывали, что Борис Ельцин был в ярости от такого поворота событий. И, якобы, распорядился отменить вылет в Дагестан самолета с наличными деньгами для зарплат бюджетникам. "Деда (прозвище Магомедали Магомедова – ред.) тогда срочно в Москву вызвали. Он там конкретно на Ельцина наехал, чуть до драки не дошло. Охрана еле удержала", - рассказывал мне один очень информированный источник. Деньги в итоге в республику пришли.

Напомню еще одну вещь. Одним из формальных поводов ввода войск в Чечню стало письмо руководителей северокавказских регионов с требованием навести там "конституционный порядок" любыми средствами, вплоть до силовых. Его не подписали два человека – президент Ингушетии Руслан Аушев и председатель Госсовета Дагестана Магомедали Магомедов.

Но я отвлекся… Новогоднюю ночь я провел с друзьями, а рано утром встретился с Моджахедом на автовокзале. Выехали в Хасавюрт, оттуда через Аргун в Грозный, на попутках. В Чечне водители денег с нас не брали. Кроме камеры у нас собой были сумки с самым необходимым. "Надо взять побольше сигарет и шоколада", – сказал Моджахед. Знал, в чем нуждаются защитники чеченской столицы. Новости мы посмотреть не успели, но по слухам знали, что в новогоднюю ночь федеральные силы начали штурм города.

Первая чеченская война. Хроника

Мы въехали в Грозный с востока. На окраине – разбомбленный и сожженный мини-рынок. На одном из сохранившихся прилавков – труп мужчины. А первые живые встреченные – местные жители, собирающиеся покинуть город. Пацан лет 12-ти с обрезом двустволки в руках. Русская семья, грузящая вещи в ГАЗ-24. Ее глава и его сын, вооруженные автоматами. Собирались отправить женщин в Дагестан, а сами остаться и защищать свой город. Короткие интервью и пешком в сторону центра.

На площади Минутка встретили колонну ополченцев. Женщина с РПГ-7 в руках. Говорят, к тому времени уже успела подбить танк. Рассказы о подростках, закидывавших гранаты в люки боевых машин. Подбитые танки на улицах и обгоревшие трупы танкистов.

Угол пятиэтажки снесен взрывом. В просвет виден костер на втором этаже. Моджахед идет на разведку и обнаруживает там мальчишку лет 10-12. Тот наотрез отказывается идти с нами, надеется, что за ним придут родственники.

Ополченец, вооруженный снятым с танка пулеметом и опоясанный пулеметными лентами, как революционный матрос, провожает нас до дворика, где попало в засаду одно из федеральных подразделений. Полуразрушенные частные одноэтажки и два десятка трупов российских солдат. Моджахед собирает их документы, чтобы сообщить родным, но вынужден отдать их появившемуся вдруг офицеру Департамента госбезопасности. "Эти документы нам нужны. Пригодятся, как доказательства, – объясняет он. – Пойдемте, пленных покажу. Их снимите. Пусть родители увидят".

Грозный, февраль 1996 года

Пленные во дворе здания ДГБ. Чумазые, оборванные, напуганные. Говорят, что отношение к ним нормальное, не бьют, кормят. Такое отношение к пленным срочникам было характерно для начала той войны, кстати. Их отдавали родителям, если те рисковали приехать на поиски. Исключение – офицеры, контрактники и, особенно, летчики. Летчик, попавший в плен, был обречен однозначно. Их ненавидели.

Отвлекусь еще немного. В ту войну я побывал в Грозном во время штурма, был свидетелем освобождения заложников из Буденновска в Зандаке, был добровольным заложником у Радуева. Но страшнее всего мне было не тогда, а сразу после войны. Если читатель помнит, была целая волна похищений журналистов, чиновников, бизнесменов с последующим выкупом. Борис Березовский тогда очень прославился "освобождениями" таких заложников. А делами похищенных дагестанцев занимался секретарь Совбеза республики Магомед Толбоев. Летчик-испытатель, участник проекта "Буран", Герой России.

И вот как-то поехали мы с ним на переговоры об освобождении очередных похищенных. Подъехали к чеченскому блокпосту на одной из проселочных дорог на границе. Там выяснилось, что чеченские погранцы ни о каких переговорах ничего не знают и пропускать нас не намерены. Толбоев пытается их убедить, те отмахиваются. И тут в разговор вступает один мой коллега, корреспондент "Дагестанской правды". "Да вы знаете с кем вы разговариваете? Это же Магомед Толбоев! Лётчик! Герой России!". И вот этот считаю самым опасным в моих "чеченских" журналистских делах. Думал, нас там же расстреляют и зароют.

Грозный, 1994 год

К счастью, чеченский пограничник – косая сажень в плечах и пулемет Калашникова – был настроен строго, но миролюбиво. "Ну и что? Я сам Герой Ичкерии", – ответил он. И мы уехали. Пронесло – в хорошем смысле этого слова.

Но вернемся в Грозный. После ДГБ рванули к президентскому дворцу. Короткими перебежками. Где-то ползком – штурм-то продолжается. Снаряды рвутся, осколки… Я потом из своего пакета с вещами один достал. На площади перед дворцом – огромная новогодняя елка. Ее поставили, несмотря на войну, как символ силы духа, что ли. Площадь и сам дворец под сильнейшим артиллерийским обстрелом. А елка стоит.

А на одной из уцелевших скамеек сидит молодая женщина. Раскачивается и как-то заунывно воет. Без слез. В руках – узел из простыни или белой скатерти. А их него торчат вещи. И кукла. Детская девчачья игрушка, какие продавались в любом "Детском мире" СССР. И это – самая страшная картина, которую я видел за две войны.

В подвале дворца – госпиталь. И среди раненых защитников города – пленный российский лейтенант, за ним ухаживают, как за своим. Темно, и наша старенькая камера просто отказывается снимать. Много позже в программе "Взгляд" показали репортаж из этого подвала. К лейтенанту приехала мама. И осталась там санитаркой.

Самашки, 1994 год

Запомнился подросток в солдатской каске. Киношной фразой, сопроводившей съеденный "Сникерс": "Не люблю умирать на голодный желудок". С неповторимым чеченским акцентом. Смешно не было.

Подвал Дома престарелых. Десяток русских стариков и старух при свечах. Ветеран Великой Отечественной со словами: "Фашисты нас так не бомбили".

В вечернем темном Грозном пароль простой: "Ассаламу алейкум". Отзыв: "Ваалейкум ас салам". Можно и на пулю в ответ нарваться, но нам везет. Из разорванной трубы газопровода вырывается пламя. Под ним греются трое ополченцев. Автомат, два охотничьих ружья. "Откуда вы, ребята? – Дагестанское телевидение. – Подменили бы вы, дагестанцы, нас хотя бы на сутки. Устали мы…"

Та же пятиэтажка со снесенным углом. Отсвет догорающего костра. Мой напарник вновь поднимается, чтобы проверить, как дела у пацана. И находит его тело. Подросток убит выстрелом в голову.

Ночевать отправились на окраину. Там, в частном секторе жил друг Моджахеда. Двухметровый забор красного кирпича, массивные кованные ворота, калитка. И – вы будете смеяться – ключ под ковриком. В обширном дворе две машины – газель и какая-то иномарка, уж не помню какая. В доме чистота и порядок, ковры, аудиоцентр и большой телевизор, запас продуктов в холодильнике. Все в целости и сохранности.

Ночью разбудил взрыв. Дом тряхнуло, стекла окон, выходящих во двор, лопнули, двери в мою комнату распахнулись. Утром обнаруживаем во дворе воронку. Машины посечены осколками. Осколки и в "моем" дверном косяке. Этого мне хватило. С отснятой кассетой отправляюсь домой. Моджахед сажает меня на попутку до Аргуна. В уазике четверо ополченцев обсуждают достоинства пистолета Марголина, которым вооружен один из них. От Аргуна на автобусе – в Хасавюрт, оттуда – в Махачкалу. Моя командировка на этом закончилась. В итоге записали и дали в эфир передачу. Наверное, где-то в архивах ГТРК "Дагестан" она до сих пор хранится.

Грозный, 1994 год

А Моджахед отправился на вокзал, где вела бой и практически полностью погибла Майкопская бригада федеральных сил. Там и получил свои первые ранения – российский снайпер прострелил ему обе ноги. Моего товарища от смерти спасла только хорошая физическая подготовка. Он упал, но, оттолкнувшись руками, смог перекинуть тело за подбитый БТР.

После больницы он еще не раз ездил в Чечню в качестве стрингера. Своеобразного такого. Записи не продавал, а отдавал корреспондентам разных телекомпаний. Конец поездкам положил минометный обстрел, под который он попал у одного из федеральных блокпостов. 11 осколочных ранений. Пару осколков он до сих пор носит в себе.

В перерывах между двумя войнами Моджахед занялся бизнесом. Возил товары через Чечню, в том числе. И попал в заложники к людям братьев Ямадаевых. В последующем – Героев России. А освободили его из плена люди Шамиля Басаева.

Басаев

Всемирную "славу" этому человеку принес захват заложников в Буденновске Ставропольского края. 14 июня "диверсионно-штурмовая бригада" под командованием Шамиля Басаева, прибывшая в город на нескольких тентованных КамАЗах, захватила здание родильного отделения городской больницы. В плену оказалось более полутора тысяч заложников.

Потом были требования прекращения военных действий в Чечне. Сначала их от лица России вел депутат Госдумы, врач-психотерапевт Анатолий Кашпировский. Ему удалось добиться освобождения нескольких десятков заложников. Была пресс-конференция Басаева для мировых СМИ. 17 июня произошла неудачная попытка штурма здания. И, наконец, 19 июня состоялись телефонные переговоры Шамиля Басаева с премьер-министром России Виктором Черномырдиным. Они добились своего – российские власти обещали прекратить военные действия в Чечне и вступить в мирные переговоры с президентом Ичкерии Джохаром Дудаевым. Отряду Басаева предоставлялся коридор для выхода через территорию Северной Осетии. Однако власти и общественность этой республики выступили резко "против" и маршрут отхода был изменен. Теперь "коридор" для автобусов с боевиками и сотней заложников, среди которых журналисты, правозащитники и депутаты Госдумы, предоставлял Дагестан.

Шамиль Басаев

В один из этих дней пили чай на работе (ГТРК "Дагестан") с министром по делам национальностей Магомедсалихом Гусаевым (через 8 лет его убьют). Естественно, говорили о Буденновске. Магомедсалих сказал, что наградил бы Басаева, как стратега и тактика. Но расстрелял бы, как военного преступника.

Когда выяснилось, что Басаев с заложниками уходит в Чечню через Дагестан, я напросился в командировку. Водитель – Курбан. Оператор – Ибрагим. Денег у ГТРК "Дагестан" не было даже на бензин, пришлось занять лично у зампредседателя компании Салама Хавчаева.

Колонну мы застали в Хасавюрте. Площадь, на которой остановились автобусы, окружена плотной толпой, скандирующей "Шамиль!". Тут и там группы басаевских боевиков и дагестанских милиционеров. Некоторые – смешанного состава. Как написал позже в каком-то издании один из журналистов: "Больше всего поразило братание чеченских боевиков с дагестанскими омоновцами". Тут он, конечно, погорячился. Братания не было и быть не могло. Но стояли вполне мирно, беседовали, курили.

На ступенях головного "Икаруса" сидит Басаев, вокруг куча российских и иностранных журналистов. Пытаемся пробиться, кричим: "Дагестанское телевидение". Бесполезно. Но тут Шамиль говорит: "Пропустите дагестанца". И сразу – коридор.

Помню свой вопрос: "В Дагестане считают, что тебя надо наградить, как стратега и сразу расстрелять, как военного преступника. Что скажешь?". Точного ответа не помню, но он был развернутым и по-своему логичным. Причем, он сказал, что Буденновск – дело случая, а направлялась его бригада в Москву…

Потом я попросил разрешения снять всю колонну. Шамиль разрешил. Дошли с оператором до тентованного КамАЗа с раненными боевиками. Один, азиатской внешности, с ранением в живот, метался в бреду и кричал: "Шамиль, застрели меня!". И тут нам снимать запретили. Просто подошел один из командиров и сказал: "Не снимать!". Я – ему: "Шамиль разрешил". А он – мне: "А я – нет. Мне Шамиль не хозяин!".

Грозный, 21 декабря 1994 года

А дальше мы поехали в Чечню. Вдоль дороги – практически непрерывная живая цепь из местных жителей и чеченских беженцев. Плакаты с приветствиями, крики "Шамиль!". Над колонной – боевые вертолеты. В сопровождении – БТРы ОМОНа.

Границу из журналистов пересекла только наша съемочная группа. В нашей "буханке", кстати, ехало несколько боевиков и добровольцы-заложники. В том числе – правозащитник Сергей Ковалев. И один из командиров. Он и расписался в моем командировочном удостоверении. "Асламбек Абдулхаджиев. Терарист". (Да, именно с такой орфографией. И – да. Это был знаменитый Асламбек Большой. Его убьют в ходе спецоперации в 2002 году – прим. автора).

И только мы снимали процесс освобождения оставшихся заложников-добровольцев в селении Зандак Ножайюртовского района Чечни. Здесь отряд Басаева встречали другие командиры. Я успел познакомиться со знаменитым позже "героем" Кизляра Хункерпашой Исрапиловым. "Кем был до войны? – Трудягой. Простым трудягой" (лукавил, как я узнал позже. Он уже и в Абхазии повоевал к тому времени). Он погибнет в 2000, подорвавшись на мине при отходе из Грозного. Басаев тогда же потеряет ногу. "Как Басаев смог уйти из окружения? – Одна нога здесь, другая там", – шутка того времени.

Потом везли заложников обратно в Дагестан. Один из автобусов сломался еще на территории Чечни. Мы на своей "буханке" тоже остановились. Как гаранты безопасности – номера дагестанские и тогда это могло подействовать. Я достал бутылку припасенного бренди "Слынчев Бряг", и мы пустили его по кругу из горла. В том числе Ковалев.

Потом в Хасавюрте коллеги просили продать им эту кассету VHS. Или поехать в Ставрополь и оттуда перегнать. Я гордо отказался. Приехал в Махачкалу. Смонтировал передачу. Гонорар еле покрыл те деньги, что я взял в долг на срочную командировку.

Через год при подписании "Хасавюртовского мира" Магомедсалих Гусаев прилюдно не подал руку Басаеву.

Радуев

Очередное мое прямое столкновение с войной произошло в январе 1996 года, когда чеченские боевики совершили нападение на дагестанский город Кизляр, захватили там больницу с родильным отделением и согнали туда до трех тысяч заложников из окрестных домов. "К вам пришли волки!", – заявляет в эфире их командир Салман Радуев. Позже выяснится, что он исполнял лишь представительские функции. А реально командовали упоминавшийся выше Хункерпаша Исрапилов и Турпалали Атгереев.

Выехали мы туда с Русланом Гусаровым – в будущем руководителем дагестанского корпункта НТВ, на его машине. По дороге по радио слушали, про заложников и героических казаков, которые, якобы, приняли на себя первый удар, а теперь, совместно с федеральными силами окружили город "тройным кольцом оцепления". Думали тогда, что в таких условиях в город не попадем.

"Тройное кольцо" в итоге явилось нам в виде одинокого милицейского патруля на въезде. Казаков не было и в помине – или они просто хорошо замаскировались. Милиционер проверил наши документы и посоветовал ехать к горотделу. Сказал, что там мы получим всю информацию.

У горотдела – стихийный митинг. Человек с белым флагом, отпущенный из захваченной больницы, уговаривает людей идти туда и окружить ее кольцом, чтобы воспрепятствовать штурму. Кто-то соглашается и уходит туда, другие сомневаются. "Не посмотрят на нас федералы, всех положат…"

Салман Радуев

Кружимся по городу, где-то на машине, где-то пешком. У моста через Терек видим труп. По документам – пенсионер, 1937 года рождения. "Рафик", прошитый пулями и молодой человек рядом с ним. Говорит, что отец на этой машине выехал утром из дома и теперь где он – неизвестно. Надеется, что тот жив, потому что крови в салоне нет.

Все это время со стороны больницы слышна стрельба. В какой-то момент к ней прорвался БТР непонятной принадлежности, с группой бойцов на борту. Его подбили из гранатомета.

Оперативный штаб заседает в здании городского совета. В конце концов туда удается пробиться. Тусуемся в коридорах – на сами заседания журналистов не пускают. Скупые новости узнаем от чиновников, которые иногда выходят на перекур. Штаб практически чисто дагестанский, с представителями федеральных властей переговоры только по телефону. Из кусков информации картина складывается такая – российские власти очень не хотят повторения "буденновского сценария". Представители Дагестана настаивают именно на нем. Председатель Госсовета Дагестана Магомедали Магомедов, члены правительства и депутаты Народного собрания предлагают обменять себя на заложников и предоставить боевикам коридор в Чечню.

Ближе к полуночи переговоры все-таки завершаются на этих условиях. Правда Магомедали Магомедову федеральные власти идти в заложники запретили. Но пошли другие дагестанские чиновники, в том числе Магомедсалих Гусаев и министр финансов республики, депутат Госдумы Гамид Гамидов (будет убит через полгода в Махачкале), замминистра МВД Дагестана полковник Валерий Беев. И группа журналистов – в том числе мы с Русланом Гусаровым, Алик Абдугамидов с оператором Ибрагимом (тем самым, что со мной снимал Басаева), сотрудник местной телекомпании и представитель "Российской газеты". (Странный тип. Он с группой журналистов побывал в больнице, говорил с Радуевым, а потом на полном серьезе убеждал штаб, что на вооружении боевиков есть два ядерных заряда).

Подъехали на нескольких автобусах к больнице. Радуевцы, вопреки договоренностям, стали грузить в них еще заложников. Хотели только мужчин, но их жены и сестры просто отказались оставаться в этом случае.

Грузились часа два. Мы – добровольцы и несколько пленных милиционеров – в головном автобусе. С нами и Радуев, и Атгереев, и группа арабов. СМИ называли их "наемниками", но мне показалось, что это идейные бойцы. Некоторые свободно говорили на чеченском – возможно потомки эмигрантов, осевшие на Ближнем Востоке после Кавказской войны.

Турпалали Атгереев бросает на пол рядом с водительским сидением противотанковую мину, направляет на нее ствол автомата. "Это вам подарочек в случае чего", – шутит. Еще одна шутка из его уст звучит уже в дороге, когда путь нашей колонне неожиданно преграждают танки. Валерий Беев ведет с военными переговоры по рации, танки отходят, и мы продолжаем путь. "Бееву надо 'Героя Ичкерии' присвоить", – острит Атгереев.

Светает, боевики выглядывают в окна. На обочинах время от времени встречаются группы людей. Но смотрят хмуро, не приветствуют, как это было в случае в Басаевым. Видно, что радуевцев это нервирует. Арабы всю дорогу читают молитвы. В небе жужжат боевые вертолеты. "Не выпустят нас", – говорит мне Гусаров.

Накаркал… У селения Первомайское вдруг вереди по курсу взрыв, за ним пулеметная очередь. Наш автобус подпрыгивает и останавливается, следом вся колонна. Выясняется, что предупредительный ракетный залп дал один из вертолетов. И пулеметной очередью прошил капот идущей впереди машины ГАИ.

Пока идут очередные переговоры вокруг нашей колонны собирается толпа. Авторитетные дагестанцы со своими людьми на машинах сопровождали нас до границы. Многие вооружены не хуже боевиков и готовы силой отбить заложников. Пара человек заглядывают в наш автобус, обращаются к Гамидову: "Гамид, все нормально у вас?". "Нормально все, спокойно скажите, чтоб все было", – отвечает он. Один из вошедших обращается к Радуеву, довольно угрожающим тоном: "Смотри, чтоб нормально все было!". Потом в автобус передают продукты – хлеб и сушеное мясо. Мясом со мной делится араб.

Настроение в автобусе такое – если начнется штурм, отбиваться вместе с боевиками. Ведь нас "подставили и предали". Типичный "стокгольмский синдром". Переговоры все продолжаются, для участия в них автобус постепенно покидают все чиновники… Алик Абдулгамидов с Ибрагимом уходят снимать репортаж. Постепенно в автобусе остаемся только мы с Русланом, милиционеры и несколько боевиков. Один из них видит у меня брелок-зажигалку. "Дай посмотреть. Красивая вещь. Подарить не хочешь? – Нет. Подарок невесты. – Извини, брат"…

Появляется десяток вертолетов, из них на поля за селом начинается высадка десанта. Понятно, что разговоры закончились. Боевики тут же рассыпаются в округ и под шумок захватывают в плен почти четыре десятка новосибирских омоновцев с ближайшего поста. Практически без боя, один пытавшийся сопротивляться боец убит.

Рядом с нашим автобусом боевик в российской форме без знаков различия разворачивает АГС. Лицо – типично славянское. "Перебежчик", – объясняют мне.

Переговоры, вроде, продолжаются. Со стороны боевиков их ведет уже не Радуев, а Атгереев. Причем, не снимая балаклавы. Со стороны "федералов" – полковник милиции Умахан Умаханов. В конце концов именно он вытаскивает нас с Русланом из автобуса. "Пусть идут, – машет рукой Радуев. – Все самые ценные все равно ушли уже".

В тот же день уезжаю в Махачкалу писать репортаж в газету "Северный Кавказ". За операцией по "освобождению заложников" слежу по телевизору.

Операция эта получила неофициальное название "куликовско-барсуковской" битвы. В "честь" замдиректора ФСБ и замминистра МВД России Михаила Барсукова и Александра Куликова. Она продолжалась до 19 января и закончилась фактическим провалом. Большей части боевиков с заложниками удалось вырваться из села и уйти в Чечню. "Они ушли босиком по снегу", - объяснило провал российское командование.

Насколько я знаю, уходили они через минное поле. Дорогу через которое прокладывали те самые "наемники" – ценой своих жизней.

Осколками воспоминаний поделился Тимур Джафаров. С конца 1998 по конец 2015 – корреспондент "Интерфакса" в Дагестане. Работал в "Комсомольце Дагестана", на ГТРК "Дагестан", в еженедельниках "Новое дело" и "Настоящее время", в "Дагестанской правде", сотрудничал с "Новыми известиями", НТВ, ТВ-6, Радио "Свобода".

Мнение автора может не отражать точку зрения редакции