Эту статью можно прочитать и на чеченском языке
В конце июля Ставропольский краевой суд в Пятигорске оставил в силе приговор семи участникам протестных акций против соглашения об изменении границ между Ингушетией и Чечней. В декабре 2021 года их приговорили к срокам от семи с половиной до девяти лет лишения свободы по обвинению в организации и участии в деятельности экстремистского сообщества.
Сайт Кавказ.Реалии поговорил с одним из защитников ингушских активистов – адвокатом Магомедом Бековым – о его участии в деле, профессиональном выгорании и роли адвоката в политических делах.
– Магомед, как вы оцениваете приговор лидерам протеста в Ингушетии?
– Я оцениваю его как показательный. Весь этот процесс изначально оценивал как показательную порку всему гражданскому обществу.
– На каком сейчас этапе "ингушское дело"? Что ждет его фигурантов дальше?
– 28 июля была оглашена резолютивная часть с оговоркой, что полное определение будет изготовлено в течение семи дней, но судья оказался на больничном, поэтому процедура затягивается из-за состояния его здоровья.
На каждом заседании суд нарушал закон, порядок и регламент
С момента внесения определения нам дается 6 месяцев на обжалование в кассационном суде. Когда приговор вступает в законную силу, и суд первой инстанции получает определение, он должен направить его в следственный изолятор, где содержатся активисты. Потом их в течение 10 дней направят для отбывания наказания в исправительную колонию.
– Были ли основания для отмены приговора суда первой инстанции?
– Основания были не просто для отмены, а для оправдательного приговора! Суд первой инстанции допустил массу нарушений, на которые суд апелляционной инстанции закрыл глаза.
Сколько длится это дело, столько мы и повторяем, что нет доказательств, которые бы подтверждали версию следствия. Она выдумана и высосана из пальца. Практически на каждом судебном заседании суд нарушал закон, порядок и регламент судебного заседания.
– А вы заявляли отвод суду или как-то реагировали на эти нарушения?
– Конечно! Отводов было очень много. На каждое нарушение мы реагировали заявлениями об отводе: всему составу суда и конкретно председательствующему судье. Нам отказывали в их удовлетворении.
– Были ли у вас надежды в 2019 году, когда вы приступали к делу, на другой исход? И было представление, с чем вы столкнетесь?
– В апреле 2019 года, когда они находились в изоляторе в Нальчике, я сказал: "Не думайте, что это все закончится административным арестом". Я знал, что нас готовят к чему-то, что затянется минимум на один год. На вертолетах людей ради 10 суток административного ареста из Ингушетии в Кабардино-Балкарию не увозят.
Но у меня всегда теплится надежда, что на каком-то этапе хоть кто-то в этой системе может сработать и отреагировать. Надежда угасала с каждым ходатайством, потому что на них не просто не реагировали, а игнорировали. На наши жалобы мы не получали никаких ответов.
"Ингушское дело" не связано с правом. Оно не связано ни с уголовно-процессуальным, ни с уголовным законами. Чистая политика и политический заказ.
А уже в суде мои иллюзии улетучились, когда Зарифу Саутиеву после домашнего ареста вернули на третьи сутки обратно в СИЗО. Тогда я понял, что судье не дадут вынести мягкий приговор – касаемо оправдательного приговора иллюзий никто не питал.
– Вы говорите о том, что суды в политических делах не слышат адвокатов. По вашему мнению, есть ли исключения?
"Ингушское дело" – пример уродства правоохранительной и судебной систем
– Я надеюсь, что они есть. Просто вопрос в том, наберется ли смелости судья и каким он должен быть? Если у судьи нечистое прошлое, он никогда не вынесет объективного решения. А я говорил с самого начала, что эти решения не будут выноситься в совещательной комнате судьей, будущее активистов будет решаться в других кабинетах – более высоких. Чтобы принять справедливое и законное решение, судья должен быть честным, порядочным, иметь совесть. Есть ли такие судьи? Я уверен, что они есть, но их очень мало. За мою 20-летнюю практику встречался один такой судья. И это не было политическим делом.
– Что самое трудное было в этом процессе для вас как для адвоката и как для человека?
– Для меня самое трудное – это доказывать, что дважды два равно четырем. Что весь твой труд перечеркивается буквально одной фразой: отказать в удовлетворении жалобы, приговор оставить без изменений.
Я надеялся, что как минимум апелляционный суд снизит срок старейшинам и Зарифе Саутиевой. Я не рассчитывал, что они будут освобождены в зале суда, но надеялся, что им снизят наказание. А также что по прибытии в колонию они проведут несколько месяцев и освободятся по окончании назначенного наказания.
Я так и сказал в прениях судье: "Если даже вы не наберетесь смелости вынести оправдательный приговор, я уверен, что вы самостоятельны в принятии гуманного решения и снизите наказание". Конечно же, это была надежда сердцем – разумом я понимал, что пытался обмануть себя.
– "Ингушское дело" – оно какое? Чем оно отличается от других политических дел в стране?
– Оно сложно в понимании права и логики. "Ингушское дело" не имеет ничего общего ни с правом, ни с логикой, ни со здравым смыслом. Оно – пример уродства правоохранительной и судебной систем. Оно показало, что конституционные права граждан есть не что иное, как имитация права.
Главные отличие я вижу в том, что конструкция "организация применения насилия в отношении представителей власти" была изначально апробирована на наших гражданских активистах. Мне неизвестно, чтобы где-то еще были квалифицированы действия лидеров и организаторов протестных акций, что в ходе них участники применили насилие в отношении представителей власти.
Система сейчас заточена на то, чтобы были послушные адвокаты
Да, есть практика привлечения лиц за применение насилия в отношении представителей власти – она довольна популярна. Но в отношении лидеров акций подобной квалификации я не припомню.
– На фоне всего этого как вы оцениваете сегодняшнее состояние адвокатуры в России?
– Сложный вопрос. Я не уверен, что адвокатура будет развиваться в таких условиях. Система сейчас заточена на то, чтобы были послушные адвокаты.
Суды зачастую пытаются "задушить" адвокатов, которые не плывут по течению, не привыкли молчать, а привыкли активно защищать, комментировать публично то, что происходит в судебных заседаниях, и не бояться критиковать судебную власть, в том числе правоохранительную систему.
Зачастую в процессах, особенно в политических, ты нужен больше как психолог, как человек, который дает надежду родственникам и подзащитному. Адвокат – это единственный человек, которому может доверять родственник и подзащитный во всей этой системе. Осознание того, что тебе приходится доказывать, что белое – это не черное, приводит к профессиональному выгоранию.
Я говорю сейчас о своих ощущениях. Я не могу выступать от имени всего адвокатского сообщества. Как можно говорить о каких-то правах, когда закрываются правозащитные организации, которые вчера давали надежду на бесплатную юридическую помощь гражданам?
– Как продолжить работу и не сдаваться, когда находишься в состоянии выгорания?
– Помогает держаться тот факт, что к тебе обращаются люди и ты понимаешь, что нужен. Люди, как правило, приходят за помощью по рекомендации, и когда ты говоришь, что дашь просто консультацию, мол, не тратьте свои деньги, они отвечают: "Я хочу работать с вами, какой бы ни был результат". При этом они понимают, что ты не даешь никаких гарантий. Доверие людей придает сил. И еще больше они появляются, когда ты добиваешься каких-то результатов.
Даже в этой "имитационной системе" можно добиться результата. У меня в прошлом году в Ростовской области было прекращено дело по реабилитирующим основаниям, над которым мы бились два года. Причем оно изначально было ангажировано сотрудниками УФСБ по Ростовской области, а прекратили его на стадии предварительного следствия. Человек сидел под стражей, я добился его освобождения. Для меня это было удивительно, но я делал то, что мне надо делать, и был результат.
– Что значит быть адвокатом в политическом деле и что для вас "ингушское дело"?
– Сложный вопрос для меня. Конечно, в первую очередь ты отстаиваешь позицию своего подзащитного, с которым важно пройти все эти этапы и стадии, все сделать правильно.
Для меня, если брать "ингушское дело", оно не очередное. Здесь обвиняют моих единомышленников. Не важно, Муса Мальсагов это или кто-то другой – для меня нет разницы, я считаю их всех своими подзащитными, соратниками, друзьями. Для меня этот процесс не просто политический, где я как адвокат работаю. Я посчитал участие в нем своим долгом. Это был зов сердца, поэтому я оказался в этом процессе.
Для меня это значит быть со своим народом. Как бы пафосно это ни звучало.
– Вы пришли к выводу, что в политическом деле практически все предопределено. Тогда в чем сейчас главная задача адвокатов?
– В первую очередь, это разделять принципы и взгляды своего подзащитного. В политическом процессе, как мне видится, не может участвовать адвокат, который не разделяет принципы демократии, и, как правило, не появляются в этих делах адвокаты, которые думают иначе. Возможно, я ошибаюсь, но это мое мнение.
В политическом процессе не может участвовать адвокат, который не разделяет принципы демократии
Из тех адвокатов, которых я вижу в Москве, в других политических процессах, я наблюдаю, как они говорят и что пишут. В наше время редко какой защитник готов публично критиковать то, что происходит зачастую в судах. Адвокаты, которые не боятся в наше время выражать публично своё мнение, подвергают себя риску оказаться завтра под уголовной статьей.
– Давайте вернёмся к "ингушскому делу". Что дальше ждёт этих людей? Какие у вас планы и надежды?
– Планы идти и делать то, что мы делаем, – пройдем кассацию. Дальше стоит вопрос обжалования в ЕСПЧ либо в Комиссии по правам человека при ООН, но пока еще не определились.
Мы надеемся на отмену приговора. Мы не можем не надеяться. А так, ожидаем, что наших подзащитных этапируют в колонию. Срок условно-досрочного освобождения у них подошел, и по прибытии в колонию, по истечении шести месяцев каждый из них может направить ходатайство об условно-досрочном освобождении. И каждый адвокат, соответственно, будет в этом ключе работать. Мы будем делать все для того, чтобы они оказались на свободе.
- В декабре 2021 года суд первой инстанции в Ессентуках признал семерых активистов виновными в организации насилия против силовиков, создании экстремистского сообщества и участии в нем. Суд назначил им сроки от семи с половиной до девяти лет лишения свободы в колонии общего режима. Малсага Ужахова также осудили по статье о создании организации, побуждающей граждан к совершению противоправных деяний, а Ахмеда Барахоева — об участии в ней. На приговор была подана апелляционная жалоба в краевой суд. Лидеры протеста признаны правозащитным центром "Мемориал" политзаключенными.
- Парламентская ассамблея Совета Европы одобрила доклад о политически мотивированных преследованиях в России и приняла резолюцию, в которой призвала российские власти освободить политзаключённых.
- Обвиняемые по "ингушскому делу" протестовали против соглашения об изменении границы с Чечней. Митинг 27 марта 2019 года в Магасе закончился разгоном и столкновениями с ОМОНом и Росгвардией.
Форум