Кризис на границе Беларуси и европейских стран стремительно развивается: количество мигрантов, пытающихся попасть в Польшу и Литву, по данным СМИ, может достигать четырёх тысяч, и эта цифра растёт. Правозащитники говорят о возможной гуманитарной катастрофе, политологи – о гибридной войне.
Это не первая подобная ситуация на белорусской границе. В 2016 году беженцы из регионов Северного Кавказа, которые хотели попасть в Европу, заполонили вокзал Бреста. Несколько сотен чеченских семей постоянно находились в приграничном городе. В какой-то момент их количество достигло трёх тысяч человек. Эти люди не покидали Брест, даже когда началась пандемия и единственный легальный путь в Европу был закрыт.
Кавказ.Реалии поговорил с юристом белорусской правозащитной организации Human Constanta, которая помогала в тот период и россиянам, Кириллом Кофановым. Он рассказал, как "решился" миграционный кризис с чеченцами.
– Что сейчас происходит в Бресте? Прекратился ли поток российских беженцев, желающих уехать в Европу?
– Централизованного движения, каким оно было до марта 2020 года, как такового нет. Когда было железнодорожное сообщение между Брестом и польским Тересполем – а это был основной способ, которым беженцы попадали на ту сторону, – люди подавали заявления о международной защите на приграничных пунктах. Они лишились такой возможности из-за пандемии, остались только альтернативные источники подачи заявления. Один из таких – автодорожный путь, но по сути он бесполезный. Мы ещё в 2012–2013 годах фиксировали действия пограничников, когда они не реагировали на заявления, разворачивали людей. Зачастую не было даже формальной процедуры интервью, которая была на железнодорожных пунктах границы. С тех пор, к сожалению, ничего не изменилось. Людям существенно ограничили возможность подачи заявления на предоставление международной защиты, и, соответственно, поток беженцев значительно уменьшился.
– Как себя ведут российские беженцы, продолжающие попытки перебраться в Европу?
– Ранее люди должны были купить билет на поезд, и этого было достаточно для того, чтобы попасть на территорию Польши. Сейчас им не разрешают даже сесть на регулярные автобусные рейсы. Водители требуют у пассажиров визы, и они не готовы слушать никакие аргументы о том, что виза не является основным документом для тех, кто хочет подаваться на статус беженца. Перевозчики аргументируют это тем, что к ним потом применяют внутренние санкции – штрафы и так далее, и просто отказываются брать людей на рейс. Если люди все-таки находят водителя, то мы сталкиваемся с тем, что людей не принимают на пограничном пункте. Их просто разворачивают и даже не ставят отметок в паспорте, как будто их там вообще не было. Раньше, когда люди поездом пересекали границу, им ставили отметки об отсутствии визы. Мы могли ссылаться на эти штампы, доказывая, что человек был на территории Польши, подавал заявление, а ему было отказано. Сейчас ситуация крайне усложнилась.
– Куда делись беженцы из северокавказских регионов, которые были в Бресте до начала пандемии?
– Не было такого, что люди взяли и в один день все уехали. В марте 2020 года было непонятно, как долго продлятся все ограничения, связанные с коронавирусом, как долго будут запрещены пассажирские перевозки. Люди некоторое время ждали, что ситуация изменится, что сообщение возобновится, а у них снова будет возможность подавать заявления. Со временем люди начали понимать, что, скорее всего, всё останется по-прежнему, и стали возвращаться на территорию Российской Федерации. Мы поддерживаем связь с некоторыми из тех, кто уехал отсюда, но они не возвращаются на Кавказ, они едут в другие регионы.
– В итоге много ли беженцев с Северного Кавказа осталось в Бресте?
– Люди есть, но их немного. Сейчас у нас есть возможность поддерживать связь только с теми российскими беженцами, которые сами выходят на нас. Раньше они были на вокзале согласно расписанию поездов, намного легче было выстраивать с ними коммуникацию. Сейчас беженцы едут на границу и организовывают транспорт самостоятельно. Если они напрямую к нам не обращаются, нам довольно сложно понять, как много беженцев с Северного Кавказа находится в Бресте. Мы точно знаем о как минимум двух десятках человек, но их может быть больше. Это люди, которые либо ждут каких-то изменений, надеются, что граница откроется, либо продолжают попытки подачи заявлений на польско-белорусской границе.
– Как живут беженцы из России, которые решили остаться в Бресте и подождать?
– Они очень закрыты. Например, с журналистами общаются, только если уже перешли границу и оказались в Польше, не в Беларуси и не в России. Люди боятся за свою безопасность, переживают, что те, кому надо, догадаются, где они, даже если у них будет изменено имя. Сейчас в городе не так много приезжих, их несложно будет найти.
– Нет ли среди нынешних беженцев из Ирака и других стран россиян, которые раньше пытались уехать через Брест?
– Скорее наоборот. Чеченцы, дагестанцы, ингуши, которые остались в Бресте, не уехали обратно в Россию, продолжают пытаться использовать легальные способы. Они пытаются организовать транспорт, чтобы добраться до пограничного пункта и подать там заявление о международной защите. Они видят, с чем сталкиваются беженцы на границе в период нынешнего кризиса, видят, кто сейчас находится в лагерях. Скорее всего, российские беженцы делают для себя вывод, что не готовы к этому. Это не их вариант. Ранее были сообщения о том, что беженцы из Чечни проходили границу с Литвой в неустановленном месте и их встречали пограничники, но это носило разовый характер. Это были прецеденты, но какой-то системы не существует. Люди ждут, готовят документы, собирают доказательства, ищут транспорт, чтобы добраться до пограничного пункта.
– Чем сейчас занимается ваша организация Human Constanta?
– До нынешнего года у нас была зарегистрирована организация, однако после прошлогодних событий в Беларуси, после того как изменилось отношение белорусского государства к некоммерческим организациям, нас лишили регистрации. Мы оказывали в основном юридическую помощь, собирали гуманитарную – одежду и продукты, организовывали мастер-классы для детей беженцев. Наши юристы помогали с подачей заявления на международную защиту в Польше. Если у людей было желание остаться в Республике Беларусь, мы объясняли, как это можно сделать. Если у них возникали вопросы о депортации, о сокращении срока пребывания, мы также оказывали им юридическую помощь.
– В качестве кого вы сейчас продолжаете работать с беженцами из России?
– Люди продолжают обращаться к нам, но сейчас мы мало способны им помочь. Но можем связать, к примеру, с сотрудниками Красного Креста, Управлением Верховного комиссара ООН по делам беженцев. Также мы можем оказать им базовую юридическую помощь, но не имеем права взаимодействовать с госорганами, с заявлениями. Границы наших возможностей сократились до минимума. Мы теперь не зарегистрированная белорусская правозащитная организация. Мы теперь просто сообщество людей, юристов, которые оказывают помощь без формального статуса.
***
В июле этого года Европейский суд по правам человека осудил политику польских пограничников, систематически отказывающих во въезде беженцам из Чечни при попытке пересечь границу со стороны Беларуси. По мнению ЕСПЧ, они нарушили несколько статей Европейской конвенции о правах человека, неоднократно возвращая просителей убежища в Беларусь в 2017 году. Суд присудил 13 заявителям чеченского происхождения компенсации в размере 34 000 евро каждому.
