20 июня отмечался Всемирный день беженцев, в этот день ООН призывает отдать дань уважения людям, вынужденно покинувшим свои страны, спасаясь от конфликтов или преследований. Среди беженцев-россиян значительную часть составляют выходцы из Чечни, которым пришлось уехать из-за двух войн, преследований властей или домашнего насилия. Редакция Кавказ.Реалии поговорила с эмигрировавшими в разные годы чеченцами о репрессиях на родине, опасностях, с которыми им пришлось столкнуться, и перспективах жизни на новом месте.
Фархад
– Я жил до 2022 года в Твери, работал методистом в учебном заведении, мечтал продолжить образование, преподавать и вести научную работу. По образованию я социолог. Но когда началась война с Украиной, людей вокруг как будто подменили, я не узнавал друзей и коллег: большинство из них поддержали нападение. Тогда я решил вернуться домой в Чечню и жить там.
Я репостил в инстаграме оппозиционные чеченские паблики, рассказывал, как парней против воли и религиозных убеждений отправляют на фронт в Украину. Мы с друзьями обсуждали между собой, что это не наша война и что чеченцам нечего там делать, а пропаганда героизирует тех, кто сам попросился туда, чтобы заработать. Конечно, силовики быстро заметили мой профиль.
Мы с друзьями обсуждали между собой, что это не наша война и что чеченцам нечего там делать
Меня поймали хитростью. Со мной стал переписываться парень якобы схожих взглядов, потом он предложил встретиться в центре. Оттуда меня увезли в отдел на "беседу". Угрожали, что скажут моим родным, чтобы те убили меня, потому что я их позорю. Оперативник говорил, что я работаю на британскую или американскую разведку. Меня допрашивали десять часов, грозили пытками.
Во время допроса они пытались уговорить меня работать на них, неофициально искать новых солдат на войну: годились все, кто плохо говорит про власть или что-то нелестное постит в соцсетях. Отдельно упомянули чеченцев в других регионах, сказали, они тоже подходят для вербовки.
Когда меня везли в отделение, я успел твитнуть небольшое видео и фото о том, что меня задерживают. Это увидел мой дядя, военный. Он приехал, и тогда меня выпустили. Я очень легко отделался по сравнению с тем, что у нас бывает. За один лайк в Чечне могут переломать все кости. Телефон мне так и не вернули. Благо по дороге в отделение я успел удалить с него несколько чатов и приложений, из-за меня никого не арестовали. Напоследок мне и родственникам, которых вызвали, дали подписать много бумажек. Оперативник сказал, что теперь я записан как экстремист.
На следующее утро я выехал в Грузию и стал думать, как быть дальше. У меня не было визы, деньги заканчивались. При этом преследования не прекращались: силовики находили меня в разных соцсетях, просматривали мои посты и статусы, писали "привет, как дела?". Некоторые до сих пор смотрят мои сторис в инстаграме. В Грузии я не чувствовал себя в безопасности: мне рассказывали, как там находили чеченцев и через родственников вынуждали вернуться. Моим родным силовики звонили тоже, говорили, что меня нужно убить.
Я начал искать стажировки по своей профессии и ничего не находил – не хватало английского языка. Из одной организации в Австрии однажды ответили, что готовы принять меня как волонтера и выдать визу на год. Я долго не думал. Проработал год, мне продлили документы. Но сейчас виза истекает и новой уже не будет, денег тоже нет, ведь я был волонтером и лишь немного подрабатывал удаленно. Остается лишь один выход – просить убежища.
Время от времени я сталкиваюсь с дискриминацией из-за российского паспорта. Развиваться здесь, расти профессионально – это сложный путь. Но самая большая трудность – я далеко от своей родины, не вижу родственников, и это надолго.
Чингиз
– Я в Турции с 2020 года, раньше жил в поселке в пригороде Грозного. В ковидные времена меня поймали за нарушение режима, у нас с этим было очень строго. Я отсидел в полиции неделю, видел, как пытают людей. Меня почти не били, но было ощущение, что я спустился в ад. Решил, что надо уехать, иначе снова могу туда попасть.
В 2022-м в Турции мне не продлили вид на жительство, надо было уезжать, а дома мне принесли повестку на войну в Украину. Тогда я уехал в Германию. Здесь основная проблема – это российский паспорт и то, что я чеченец.
У меня есть железобетонные доказательства преследования моей семьи. Уже после бегства я раздобыл документы отца, его незаконно задержали в Чечне, пытали, потом он пропал без вести. Мой дядя воюет в Украине против России, моя тетя провела месяц в подвале в Чечне, ее преследовали из-за брата, моего отца. Сейчас ее отпустили, но сфабриковали дело о краже и до сих пор держат в страхе. Я буду следующим, если окажусь в России. И зная все это, меня здесь не слышат.
Мой дядя воюет в Украине против России, моя тетя провела месяц в подвале в Чечне
Пока сидел в лагере, заметил, что раньше всех убежище дают немусульманам не из России, потом россиянам не с Кавказа. Если из десяти россиян приняли двух кавказцев, особенно чеченцев, это уже повезло. Слышал, что в остальной Европе не лучше. Чеченцы получают отказы, им приходит письмо срочно покинуть страну или вернуться в Хорватию, откуда они едут. Сколько наблюдаю, им быстрее всего приходит письмо с "дублином" (Дублинский регламент – распоряжение властей вернуться в первую страну ЕС, где человек запросил убежища. – Прим. ред.). Я поехал в Польшу, снова попросил убежище, получил "дублин", обжаловал его, жду ответа.
Мне очень тяжело находиться в подвешенном состоянии, зная, что власти все равно скажут "пошел вон". Жить не на что, у родственников прошу копейки. На родине меня ищут, чтобы угнать на войну. Но я не военный человек и никогда им не был, я ни с какой стороны воевать не хочу. Неужели чиновники в Европе не понимают: мы бежим сюда, чтобы не воевать за Россию. Я разочарован и лишен надежды. Люди устают и возвращаются в Чечню, а там им дают в руки автоматы и сажают на русские танки.
Ибрагим
– Я уехал с мамой из Шали в 2019 году, мне было 18 лет. Она хотела торговать одеждой, развивала свой бизнес в Турции и планировала, чтобы мы с младшим братом ей помогали.
В Турции я пошел школу, чтобы закончить два старших класса, получить аттестат и выучить язык. Мне было сложно, совершенно другой социум, поэтому долго не мог адаптироваться. Отучившись, я не мог найти работу, только немного помогал маме с доставкой.
Я узнал, что в Стамбуле мои земляки открыли спортивный клуб. Я обрадовался, что нашел чеченское место и ходил туда на тренировки. Там работал тренер, который раньше тренировал Хабиба (Нурмагомедова, чемпиона UFC в легком весе. – Прим. ред.), многие кавказцы в Турции к нему шли. Там я подружился с ребятами, которые предложили мне работать в компании недвижимости. У них было много клиентов арабов, а я знал арабский и английский, мне было легко. В руководстве компании тоже были чеченцы. Я не сразу разобрался, что это за люди. Оказывается, недвижимость была только вершиной айсберга, прикрытием.
Часть деятельности фирмы оказалась нелегальной, а некоторые сотрудники работали на высокопоставленных кадыровцев, выполняя их негласные поручения в Турции. Там были и криминал, и проституция, и наркотики.
Сейчас я даже не понимаю, как меня угораздило с ними связаться: я с юных лет был сторонником свободной, независимой Ичкерии, носил символику, сидел в телеграм-чатах ичкерийцев. А потом незаметно попал к противоположным людям. Мне предложили за работу хорошие деньги. Я все еще помогал маме с доставкой заказов и брал ее машину.
Сотрудники работали на кадыровцев. Там были и криминал, и проституция, и наркотики
Мои новые работодатели предложили ездить по их поручениям. Вскоре я догадался, что развожу наркотики. А потом я и сам подсел на крэк. Маме говорил, что катаюсь с друзьями. Она все узнала, когда я попал в больницу с передозировкой. У меня началась паранойя, мне казалось, что за мной следят, жизнь сильно ухудшилась. Пока я был не в себе, кто-то удалил все контакты из моего телефона. Мама вызвала дядю из Дагестана, и семейный совет велел мне ехать домой – лечиться от наркомании в рехабе.
Я не собирался возвращаться в Россию, знал, что там меня могут насильно мобилизовать, но меня вынудили родственники. После нескольких месяцев лечения я вернулся в Турцию. Мое здоровье подорвано, я снова пытаюсь найти работу, но связи потеряны, друзей нет, я не могу найти себя.
Тамила
– Мы с супругом живем в Австрии восемь лет, здесь родились двое наших детей. Из Чечни уехали из-за мужа: я не помню, что он рассказывал на границе и в миграционной службе, я не хотела уезжать, но пришлось, раз за такого замуж выдали.
Честно скажу, мне очень трудно. Муж не работает, жилье дорогое и в последние годы еще поднялось в цене. Лично у меня дома нет проблем с властями Чечни. Скорее у меня есть проблемы с семьей. Меня выдали замуж, особо не спрашивая. Мой родной младший брат работает в обслуге при Кадырове, не буду уточнять, кем именно, мне это неприятно.
Мои другие братья спокойно в Европу ездят и домой. Я туда не поеду, пока власть не поменяется, потому что вижу, насколько в Чечне бесправны женщины.
Один из моих братьев попал здесь в тюрьму, но не за политику. Чистый криминал: напал на владельца бизнеса, который дал им работу. Я на суде рассказала все как есть про своего брата, но его в любом случае посадили бы в тюрьму.
Теперь дядя угрожает, что, если приеду в Чечню, просто убьет меня за те слова
Теперь дядя угрожает, что, если приеду в Чечню, просто убьет меня за те слова. Говорят, запрут меня дома, потом задушат. Я надеялась, что этого брата депортируют, но его здесь посадили в тюрьму надолго.
Я два года ходила на курсы, получила диплом ассистента медсестры. Работаю в доме престарелых, делаю уколы, разные процедуры, только капельницы не могу ставить. Тяжело работать, смена по тринадцать часов, зарплата невысокая. Много денег уходит на аренду квартиры и на детей.
В Чечне думают, полторы или две тысячи евро – огромная зарплата. Но там они все, что получают, остается в доме, а здесь счета, чеки, все надо оплатить. Вода и свет стоят мне 250 евро в месяц. При этом я живу в муниципальном жилье, которое соцслужбы предложили, частным образом снимать жилье стоит в районе двух тысяч евро.
На работе я провожу больше времени, чем дома. Такой работы в Австрии всегда много. И вакансии в домах престарелых есть: очень много людей старшего поколения, но мало желающих работать с ними. В нашем городе половина жителей – мигранты, их и используют как рабочую силу.
Если у меня и есть где-то перспектива, то только здесь. Домой я еще не скоро вернусь.
- В начале января 2024 года в Вене прошел митинг выходцев из Чечни перед депортационной тюрьмой. Он был посвящен нарушению прав беженцев, находящихся в местах заключения в Австрии. Поводом стала новость о смерти в одной из местных тюрем уроженца Чечни.
- Летом 2021 года в Чечне осудили депортированного из Франции чеченца Магомеда Гадаева. Его приговорили к полутора годам колонии-поселения по обвинению в незаконном хранении оружия. Из-за давления со стороны чеченских силовиков Гадаев отказался от адвоката, которого правозащитники пригласили для защиты его интересов.
- В августе польские пограничники задержали уроженца Чечни Зелимхана О. и отправили в депортационный лагерь. На родине ему грозит смертельная опасность, уверена его бывшая супруга. Переход границы с Польшей в районе белорусского Бреста остается одним из популярных способов добраться в Европу и запросить убежища. Редакция Кавказ.Реалии поговорила с уроженками Ингушетии и Чечни о том, какой путь они проделали для этого и с какими мошенническими схемами на границе сталкивались.
Форум