Прошло уже 11 дней, как кадыровцы насильно забрали в Чечню из Нижнего Новгорода Зарему Мусаеву, мать правозащитника Абубакара Янгулбаева. По обвинению в двух эпизодах хулиганства ее поместили в спецприемник в Грозном, несмотря на инсулинозависимую форму диабета, которым она страдает. В каком состоянии здоровье Мусаевой, достоверно неизвестно – она якобы подписала заявление об отказе от адвоката, которого к ней за все эти дни так и не пустили.
Когда это интервью готовилось к публикации, стало известно, что в Чечне на Мусаеву возбудили уголовное дело о применении насилия в отношении представителя власти. По этой статье ей грозит до 10 лет тюрьмы. Также дело возбудили на среднего сына Мусаевой – Ибрагима Янгулбаева обвиняют в публичных призывах к террористической деятельности.
Пока от федеральных властей и силовиков нет никакой реакции, правозащитники, занятые в этом деле, подвергаются давлению и преследованию со стороны чеченских властей – за ними следят, их обвиняют в терроризме, а на подъезде, где проживает пожилая мама основателя "Комитета против пыток" Игоря Каляпина, неизвестные расклеили плакаты с обвинениями в "продаже отечества".
В интервью Кавказ.Реалии Игорь Каляпин рассказал, как оценивает этот выпад в свой адрес, как может измениться ситуация с Заремой Мусаевой и кто способен повлиять на Рамзана Кадырова.
– Как вы воспринимаете эту историю с плакатами на подъезде дома вашей 84-летней матери, в которых вас обвиняют в том, что вы иностранный агент и защищаете террористов?
– Я это оцениваю как попытку оказать давление. С юридической стороны, безусловно, это хулиганство по политическим или идеологическим мотивам, а следовательно, не мелкое хулиганство, а уголовно наказуемое. Закон говорит именно так.
Я должен сказать, что подобное происходит не первый раз. Несколько лет назад аналогичные записи появлялись у квартиры моего заместителя Ольги Садовской. Сейчас решили обклеить квартиру моей мамы, видимо, потому, что я там прописан. Меня то ли не смогли найти, то ли не рискнули, потому что там, где я живу, незаметно сделать это сложно – и я бы, наверное, вышел за рамки правового поля в отношении этих негодяев.
– Как думаете, это серьезный сигнал для вас или просто желание напакостить?
– Конечно, люди рассчитывали показать, что они знают, где живу я и мои родственники, которые, естественно, напуганы этой ситуацией, чего тут говорить. На меня это не действует совершенно никак – все прекрасно понимают, что мой адрес доступен, я ни от кого никогда не скрывался. У меня куча недоброжелателей, некоторые из них очень влиятельные – они в состоянии нанять каких-нибудь хулиганов, отморозков, что время от времени и происходило со мной и с моими коллегами. Да, неприятно, что залезают в мое личное пространство и пугают моих родственников. Это нехорошо, это подло, но мы видим, что это фирменный стиль нынешней чеченской власти и не только чеченской – ей с удовольствием подыгрывают региональные правоохранительные органы.
– Накануне адвокатам Заремы Мусаевой после очередного недоступа в спецприемник передали заявление, в котором она отказывается от адвоката и участия в следственных действиях по делу о мошенничестве, ради которого ее привезли в Грозный как свидетеля. Насколько этому отказу можно верить?
– Это вообще классика жанра. Этот фортель, этот совершенно незаконный прием, время от времени применяют недобросовестные сотрудники ФСИН. Правозащитники, которые работают в российской тюремной системе, об этом прекрасно знают. Когда человек избит и его нельзя показывать адвокату, либо когда человека не удалось сломать и он явно при встрече с адвокатом расскажет что-то, что нельзя предавать огласке, всегда применяют такой способ – человека заставляют писать заявление об отказе от адвоката и выносят вот эту филькину грамоту. Естественно, это не соответствует ни международному, ни российскому закону. Если человек отказывается от адвоката, он должен это сделать в присутствии адвоката, чтобы он убедился, что его подзащитный говорит добровольно.
– Похищение Заремы Мусаевой стало продолжением подобной массовой операции, которая началась в Чечне в декабре прошлого года. Некоторые эксперты называют это "истерикой" главы республики Рамзана Кадырова. Как это оцениваете вы?
– Это эффективная мера воздействия на людей, до которых Кадыров дотянуться не может, это всегда было и началось не вчера, не в декабре, не пять лет назад, а в 2008 году, когда Кадыров пришел к власти. Просто если раньше это делалось только на территории Чеченской республики, то сейчас это вышло за ее пределы и даже за пределы Российской Федерации.
– В одной из наших бесед вы сказали, что Чечня – это "территория чудес" и там возможно все. Отсутствие реакции федеральных властей и силовиков при этом расценивается как молчаливое разрешение Рамзану Кадырову. Почему ему можно?
– Это вопрос не ко мне, а к тому, кто ему разрешил.
– Происходящее сейчас с Заремой Мусаевой – это крайняя степень этих похищений и прессинга в республике или может быть еще хуже?
Кадырову на генпрокурора и его проверки плевать, а генпрокурор Кадырова откровенно боится
– Безусловно, может быть хуже. Такие режимы, как кадыровский, не бывают статичными. Этот произвол ничем не регламентирован. Сегодня это так, и, поскольку это "так" ни в каких правилах или кодексах не записано, завтра это изменится либо в сторону увеличения, либо в сторону уменьшения. Пока это медленно, но расползается. Всегда так происходит: режимы, которые устанавливают произвол, статичными не бывают – уровень произвола неизбежно стремится к экспансии. Если нет никаких внешних сил, которые загоняют его внутрь и работают на его локализацию, сокращение и уничтожение (а сейчас таких сил нет), будет продолжать свое расширение. Я не вижу причин, почему бы ему не расползаться дальше.
– Какие меры принимаются сейчас, чтобы вернуть Зарему Мусаеву?
– Если вы спрашиваете о "Комитете против пыток", то лучше спросить у его сотрудников – я уволился из этой организации еще в октябре. У нас с коллегами возникли разногласия о том, чем должна заниматься организация и на чем делать акцент. Насколько я знаю, в Чечню от "Комитета" отправлена целая бригада адвокатов. К сожалению, это юристы, которые пишут бумажки и ссылаются на законы, – все это очень плохо в Чечне работает.
Как член Совета по правам человека я пытаюсь привлечь к этой ситуации внимание президента Владимира Путина, потому что он единственный человек на планете Земля, который Кадырову может делать замечания, вовремя приводить его в чувство, одергивать как-то. Ни генеральный прокурор [Игорь Краснов], ни министр внутренних дел [Владимир Колокольцев] на Кадырова никак повлиять не могут. Поэтому то обращение на имя генпрокурора, что сделал председатель СПЧ [Валерий Фадеев], на мой взгляд, неэффективно, потому что Кадырову на генпрокурора и его проверки плевать, а генпрокурор Кадырова откровенно боится, насколько я знаю. Поэтому мы пытаемся как-то подключить к этой ситуации президента. Насколько я понимаю, неформально он в эту ситуацию включен – хотелось бы, чтобы он предпринял какие-то понятные, может, даже публичные действия, чтобы он своего воспитанника на место поставил.
***
Достоверной и независимой информации о том, в каком состоянии находится Мусаева и оказывается ли на нее давление, нет. Единственными свидетельствами о том, что она жива, являются две видеозаписи – на первой сразу по приезде в Чечню она говорит о том, что к ней не применяли насилие, на второй, уже в спецприемнике, сидя на двухъярусной тюремной кровати, она повязывает на голову платок и ничего не говорит.
Освобождения Мусаевой потребовал Европейский союз, а также Парламентская ассамблея Совета Европы. Заявление об обеспокоенности сообщениями о похищениях и задержаниях властями Чечни десятков людей выпустил и Госдепартамент США.
