Одна из "фирменных черт" подавления российскими властями оппозиционных акций протеста в 2019 году – показательная жестокость, с которой порой действуют сотрудники полиции, Росгвардии, ОМОНа и других силовых ведомств. Это касается не только действий при задержании протестующих. Корреспондент Радио Свобода записал рассказ оператора YouTube-канала "Навальный LIVE" о том, как специальный отряд быстрого реагирования ворвался в студию канала, сорвав трансляцию разрешенного властями митинга 10 августа.
В этот день канал "Навальный LIVE" должен был вести трансляцию с митинга-концерта "Вернем себе право на выборы" на проспекте Сахарова. По одной из версий, полицейские искали в студии незарегистрированного кандидата в депутаты Мосгордумы Любовь Соболь, однако ее к тому моменту уже задержали в собственном центре сбора подписей. Возможно, целью визита силовиков был именно срыв трансляции.
В момент прихода сотрудников СОБР в студии, которая была оборудована в обычной квартире на Садовом кольце, находились 10 человек: 3 девушки и 7 молодых людей. Радио Свобода публикует рассказ одного из них, фотографа и видеооператора Олега Яковлева, который был в этот момент в студии вместе со своим братом. Яковлев не первый раз работает на протестных акциях, хотя и не является штатным сотрудником канала "Навальный LIVE". Весной его уже задерживала полиция, но 10 августа стало одним из самых страшных дней в его жизни.
3 часа "мордой в пол"
10-го числа я должен был быть одним из операторов эфира канала "Навальный LIVE". Собирался зайти в резервную студию около Курской, чтобы взять оборудование и занести ребятам кофе. Я пришел туда в 11 часов, но все затянулось из-за разных технических сложностей, и в итоге я болтался там до 2 часов дня, то есть до самого начала митинга. Я уже был собран, чтобы идти на митинг, подошел к двери, и – это был очень обидный момент – в нее стали ломиться полицейские.
Потом вломились СОБРовцы, как в фильмах, с криками "всем лежать!", "руки за голову!", с автоматами в морду. Моментально все это перешло в "режим выживания". Было понятно, что надо просто поменьше отсвечивать и стараться, чтобы тебя поменьше побили. Мне в этом смысле повезло, меня практически не били. Моему брату досталось, его за уши тащили, очень больно ударили. Дальше всех положили на пол. В этом был забавный элемент сексизма: девушек они почти не трогали и разрешили им сидеть на диване.Никто не знал, что делать в этой ситуации, но кто-то, кажется, из адвокатов успел сказать по телефону, что дверь открывать нельзя. Так что мы сидели в дальней комнате и ждали, что произойдет дальше, хотя, в принципе, что произойдет, было понятно. Мы ждали минут 5-7. Все были в каком-то оцепенении.
Следующие три часа я мог только слушать, потому что лежал мордой в пол. Нельзя было даже шевелиться. Собственно, о том, что прошло три часа, я узнал только потом, когда смог посмотреть время, потому что наручных часов у меня не было – в такие моменты понимаешь их ценность. Примерно с 2 до 5 вечера. Я лежал в коридоре и видел только кучу разной обуви, которая мимо меня проходила. Слышал, как вызвали наряд, чтобы не пускать к нам адвоката. В квартире была какая-то толпа людей, было неприятно, потому что было непонятно, что они там делают: они могли что угодно положить, забрать, любую картину состряпать, и мы бы с этим ничего сделать не смогли.
В какой-то момент у меня, как и у всех, потребовали паспорт. Практически над всеми при проверке паспортов издевались: над фотографиями, над фамилиями и так далее. У меня фотография в паспорте смешная, с длинными волосами, в мой адрес стали какие-то гомофобные шутки отмачивать. Чистое унижение, которое не имеет ничего общего ни с законом, ни с какими-то процессуальными нормами. Ребята просто отрывались на нас. Смысла возражать, на что-то ссылаться не было, есть смысл только не отсвечивать. Если на вас в подворотне гопники нападают, вряд ли вы будете им говорить про Конституцию.
"Добрый" следователь
В общем, у всех взяли паспорта, это очень долго продолжалось, даже не знаю, почему они так долго возились. Потом были понятые, которые, очевидно, были знакомы с этими сотрудниками: они все здоровались за руку, называли друг друга по именам. Потом они нас по очереди обыскивали. Обыскивали полностью, личные вещи, хотя и не очень тщательно – до трусов не раздевали, но ощупывали. Некий человек в белых перчатках полностью переворошил мой рюкзак. Забирали все носители информации: телефоны, флешки, все, на чем могла быть информация, было изъято, и нам до сих пор так ничего и не вернули и, очевидно, уже никогда не вернут. Параллельно они спрашивали, кто я и что я тут делаю, тоже с какими-то глумливыми шутками и намеками, "что это вы тут вдесятером делаете?", какой-то странный был подтекст у этих вопросов. Я старался отвечать очень лаконично, что я оператор и пришел за оборудованием. Человек в белых перчатках, назовем его условно "следователь", был показательно "добрым": "Ну что ты, не волнуйся, а дети есть у тебя? Сын? Да, ага". Такой, как бы "сочувствующий". Я этому не очень доверял, но хотя бы был рад, что можно наконец встать с пола и у меня появилась свобода, пусть и ограниченная.
Обыскав мои вещи, они просто попросили встать меня лицом к стене, чтобы я не видел, что происходит. Так я стоял, наверное, еще примерно час, пока они досматривали остальных, по очереди поднимая их с пола. Вторым досматривали моего брата, нас же первыми и увели в автозак. Перед этим спросили, будем ли мы подписывать протокол. Я сказал, что не буду, на что они ответили: "О'кей, тогда в автозак". Я спросил: "Я задержан?" Они ответили: "Нет, вы просто тут находитесь". Это какой-то абсурд. Твоя свобода передвижений нарушается, при этом у тебя нет никакого статуса и никаких объяснений, почему это происходит. Нас вдвоем с братом повели в автозак, у квартиры ждали наши адвокаты, это было очень здорово, потому что это были первые люди за 3–4 часа, которые были на нашей стороне.
Автозак и ОВД
В автозаке уже было гораздо уютнее, да и просто хотелось выйти из этого неприятного помещения. Главное, что там уже была другая служба, не та, которая нас задерживала, а так называемая "доставка", просто ребята полицейские, которые должны были отвезти нас куда-то в следующее место.
Они были вполне дружелюбны, даже выпускали нас покурить. Я тоже покурил, хотя я не курю. Покурить, чтобы использовать единственный шанс подышать свежим воздухом, – вот такой получился парадокс. В автозаке уже не было такого страха за свою жизнь, как в квартире. Час или полтора мы ждали, пока к нам всех спустят, причем почему-то семерых молодых людей и одну девушку спустили, а двух девушек оставили в квартире – это тоже было очень неприятно, хотя с ними в итоге все было в порядке. Еще минут через двадцать мы куда-то поехали, почему-то мы думали, что нас везут в Следственный комитет, в Замоскворечье. Но в итоге нас повезли в ОВД по Мещанскому району, недалеко от Сретенки. Я уже чувствовал себя гораздо спокойнее, потому что в ОВД я уже побывал 12 июня, было ощущение чего-то знакомого, хотя это иллюзия, всегда что-то может пойти не так. ОВД было довольно дружелюбное, полицейские даже сами ходили покупать нам воду. Они были совершенно неагрессивные, просто были расстроены, что в субботний вечер надо зачем-то нами заниматься, хотя непонятно, что с нами делать. Нас посадили всех в какой-то их класс строевой подготовки, там мы тоже довольно долго сидели, потом привезли двух девушек, которых сначала оставили в квартире.
В ОВД было два, как я их называю, "следователя", нас вызвали по двое и устно опрашивали. Спрашивали личные данные: где живешь, кем работаешь, личные данные жены, детей, ФИО, контактные номера. Это было неприятно, это тоже некий способ давления: понятно, что всю эту информацию несложно выудить, но когда ты знаешь, что ты ее сам рассказал, это неприятно. Потом предложили сдать отпечатки пальцев, но можно было отказаться, и мы все отказались. Было ощущение, что не полицейские в ОВД, а кто-то другой решает, что с нами делать. В какой-то момент нам внезапно сказали: "Все, уходите!" И мы просто ушли. Никаких протоколов, ничего. Единственное, что у нас осталось на руках, – это протоколы "О доставлении в ОВД". Их заполнили ребята из автозака, о том, что "такой-то в связи с совершением административного правонарушения доставлен в ОВД". Потом, видимо, этот протокол об административном правонарушении можно составить без нас задним числом, – так нам сказали адвокаты. Нет никаких протоколов изъятия личных вещей, у меня вообще нет никаких свидетельств, что все это происходило.
Страх
Не буду геройствовать, было очень страшно, потому что ты понимаешь, что они могут сделать все, что угодно, и потом это прикрыть любыми вымыслами. Это было как в детстве, когда на тебя какие-нибудь гопники нападали, давно забытое чувство. С той разницей, что тут ты понимаешь, что тебе некуда жаловаться, потому что эти гопники – это и есть государство. Хочется вызвать полицию, а потом вспоминаешь, что вообще-то это и есть полиция.
Еще поразило чувство обычной жизни, текущей рядом, как будто мы для нее – невидимки. Шум Садового кольца, фильм, который мы видели из автозака на экране телевизора в маникюрном салоне. Маникюрные салоны будут существовать всегда, может быть, это и хорошо. Должна же быть обычная нормальная жизнь. Конечно, неприятно лежать на полу и слушать шум машин, которые едут по своему обычному замкнутому кругу, которым на тебя наплевать. С другой стороны, я никогда и не питал иллюзий, что все придут, спасут и так далее, у меня не было таких фантазий. Мне кажется, то, что я это пока без особых потерь пережил и записал, – это важно. Дальше люди могут сами делать из этого свои выводы. Я верил, что мои близкие будут мне помогать и меня вытаскивать, и они это делали. А веры в народ, в корпорации, в какие-то институции – у меня ее, в общем-то, не было и нет. Буду ли я дальше сотрудничать с каналом "Навальный LIVE", я еще не решил. Во многом это будет зависеть от того, как они будут помогать ребятам, моим коллегам, но это уже приватная история, я буду решать сам в зависимости от ситуации. Мое чувство безопасности сейчас сильно подорвано.
